Летний дождь
Шрифт:
— Вот кто здеся живет! — выдернула девчонка морковинку, обтерла кудрявой ботвой, захрустела аппетитно. — Хошь?
Он хрумкнул, засмеялся: вку-усно!
— Вот кто здеся живет! — сдернула девчонка с высокой грядки колючий недоросток-огурец, опять заставила его отведать. Нащипала полон подол тощеньких плющаток гороха.
— Ну, видишь: нет здеся никакой росомахи!
— Мама сказава…
— Я же говорю: обманула тебя мама…
— Обманува, — плелся за ней Юра. — А ты… ты меня тоже обманешь? — спросил вдруг строго.
Она удивленно
— Не обманывай меня, вадно? — зашептал горячо, заглядывая в черные ее, распахнутые глаза. — Есви не обманешь, я с тобой играть буду. — Он подумал немножко, будто решая, стоит ли она того, чтобы сказать ей заветное. — Не обманывай! А я тебе свою машину покажу! Я ее сам извадив, са-ам! И покатаю даже!
Руль у машины был из колеса старого детского велосипеда. Девчонка крутила его то в ту, то в другую сторону, а Юра сидел в ящике-кузове и, упираясь двумя палками-веслами, катил свое изобретение по просторной ограде. Ликовала девчонка: вот проехали-проплыли мимо хлева, вот осталась позади поленница, потом и амбар, нот к огромной кадке с водой подкатили. Тут запнулась машина за оглоблю таратайки, на которой возили воду. Юра выскочил из кузова, машина ткнулась носом в трапу, вывалила из «кабины» пассажирку.
— Это не настоящая машина! — рассердилась она. — Настоящая машина не падает и заводится! Вот так: фррр-фррр!
— Вырасту большой, построю настоящую машину! — сказал Юра.
— А меня тогда будешь катать? — примирительно спросила девчонка. Он подумал, рассматривая ее с головы до пят, ответил:
— Если женишься за меня, тогда покатаю…
Теперь она задумалась, прежде чем ответить. Он ждал.
— Ты смевая! — воскликнул Юра, не вынося молчания. — Ты не испугавась росомахи. И ты умеешь вазать под воротами!
— У тебя такие баские сандалики! — неожиданно брякнула девчонка.
Юра посмотрел на свои сандалии:
— У тебя нет?
— А зачем мне! — засмеялась она. — Тепло же! Я босиком! — И она сорвалась с места, засверкала пятками но ограде. Юра тоже сбросил сандалии и тоже было метнулся босиком, да тут застопорил, заприплясывал. Засмеялся радостно:
— И правда — земвя тепвая-тепвая! Токо ковется и щекочется! — И он шагнул в траву. — А трава — мя-ях-кая! — И тоже засверкал пятками по ограде.
— Вот ты где-ка! — распахнулась калитка, и Юра увидел бабушку Лизу.
Он не любил ее за то, что она звала его не Юрой, как все, а Егорием, и за то, что у нее были строгие-престрогие глаза.
— Вот ты где-ка! Шурка! — сказала бабушка Лиза его новой подружке. — А мать обыскалась тебя! Вот как ты домовничашь! Полон огород кур напустила, варначка.
— Это наша бывшая председательша! — зашептала девчонка Юре.
— Мать-то на речку побежала, — продолжала выговаривать ей бабушка, — Думает — туда ты удула!
— Никуда я не удула. Тут я вовсе!
— Познакомились, стало быть? Вот и дружитесь! Егорий — хороший мальчонок. Вон он какой чистенький у нас, быдто грыбочек
«Опять Егорий да Егорий!» — обиделся Юра, сел на свой «автомобиль», покатил от них в дальний угол ограды.
Старуха вышла в калитку, а Шурка опять юркнула под ворота, в который раз прометая под ними пыль подолом незнаткого уже платьишка…
— Ох, сколь головушек успел ты уложить! — в ту же, только покачнувшуюся от времени, калитку вошла Елизавета Пахомовна. — Управился? — осмотрела ограду, устланную крапивой да репейником. — Ну, пойдем, испробуй моева луковичка.
«Сколько же ей теперь лет?» — думал, идя следом за старухой, Юрий.
В уютной, по-старинному убранной избе исходил ароматом луковый пирог на столе, красовалась бутылочка домашней наливки.
— Мммм, — наслаждался Юрий пирогом. — С детства не едал такого!
— Ешь, ешь, — обрадовалась похвале старуха. — С молочком вот, козье, правда, — на козах все больше ноне выезжаем… Зовут меня и отец твой, и сестрица Ленушка — сколь пословная выросла девушка! — переезжай да переезжай к нам, на центральную усадьбу! Петро бает, мол, квартиру со всеми удобствами дадим. Не-ет! Годов с десяток, я думаю, еще продержусь, поживу здесь, покараулю вам Воронину. Может, кто из вас, из молодых, и надумает навовсе вернуться… Вот бы ты, Егорьюшко…
— Ну, баба Лиза! Я — отрезанный ломоть!
— Бывает, — поджала старуха губы. — Бывает, конечно, работа такая: держит. Ты кем робишь-то?
— У меня специальность универсальная, — хоть где не пропаду!
— Хоть где? А по нам — так, стало быть, нигде, — развела руками старуха.
— Елизавета Пахомовна, как могло с отцом такое… как это он в отстающие попал? Гремел ведь совхоз. Я помню — уехали мы уже от него, а я все вырезки из газет собирал… Как это он так — не пойму…
— Петро-то? Да кабы он один… Расскажу я тебе, Егорьюшко, байку, а ты слушай да понимай. Вот, к примеру, приехал бы ты не на час домой, в Воронину, а навовсе, жить-зимовать… Дак с чего бы ты начал? Сперва ты, самое верное, сорну траву выкосил. А дале?
— Ну, печку, наверно, поправить надо да крышу над головой.
— Эдак, эдак, — сверлила его старуха строгими глазами. — А дале?
— Вон ворота падают, — включился Юрий в игру. — Огород загородить надо да воткнуть какой овощ в землю, еще бы, поди, выросло что…
— Эдак, эдак… А теперь слушай… Только это напланировал ты себе делов — край необходимых! А оттуда тебе, — подняла старуха палец вверх, — дзынь! Звонок.
— Откуда — оттуда? — хитренько усмехнулся Юрий.
— На то она байка — понимай. К нам — из району, к ним — еще откуда повыше. Словом — дзынь! Спрашивают тебя: такой-то такой-то? Жить-зимовать собираетесь? Ну так вот: строчно ремонтируйте баню! «Да я крышу было собрался починить», — ты имя. «Никаких крыш, дорогой товарищ! Баню! Вам с дороги помыться надо». Дак что бы ты стал делать, Егорьюшка, при таком положении?