Летний дождь
Шрифт:
Начало урока поэтому она помнит плохо. Знает только, что наперебой, не очень смущаясь гостей и забывая о правилах поведения на уроке, рассказывали ее ученики о Нюшке, будто она была живой девчонкой, а не из повести. Тоне словно не было отведено в этом представлении роли, и она, стоя у стола, успокоилась и даже начала наблюдать за гостями.
Строчили что-то, писали в своих ученических тетрадках учителя. И то смеялась, то прижимала платок к глазам Елена Ивановна. А он, Константин Георгич, слушал ребят так, как, наверно, меломаны слушают музыку.
Наконец, дождавшись паузы, она спросила:
— А кем бы Нюшка стала, когда выросла?
Вопрос этот Тоня придумала не случайно: она знала, что Елена Ивановна работала над продолжением этой повести, но не закончила: другие темы отвлекли ее.
Умный Саша Лобов сказал:
— Это же ясно! Ведь Нюшке в революцию было бы… — он быстро сосчитал, сколько лет было бы Нюшке в революцию, — было бы семнадцать лет! Конечно, она стала бы революционеркой!
— А потом врачом! — вскочила его соседка. — Она любила потому что лечить своих тряпичных кукол!
— Художницей! Художницей! — выкрикивал с места Шура Иванов. — Она же всю природу в красках видела.
— А давайте спросим об этом писательницу? — подходила Тоня к самому главному и долгожданному моменту урока.
— Письмо напишем? — сообразил Саша Лобов.
— Вот здорово! Давайте сейчас же?
— Пускай Ирка пишет, у нее почерк красивый, а мы будем диктовать.
— Нет, друзья, не надо письмо писать, потому что Елена Ивановна Макарова у нас в классе, и вы можете…
Что тут началось! Все завертели головами, повскакивали с мест, пытаясь угадать, кто же из гостей автор повести о Нюшке.
— Ну, здравствуйте, дорогие ребята, — вышла к столу Елена Ивановна.
Словом, вместо сорока пяти минут урок внеклассного чтения в четвертом «Б» классе продолжался два часа! А Елена Ивановна и на разбор осталась.
— Я очень взволнована, товарищи! — говорила она, прижимая к груди подарок ребят — альбом с их рисунками к повести. — Я очень взволнована. Вы посмотрите, товарищи, как мыслят теперь наши дети. — И Елена Ивановна показала особенно понравившуюся ей иллюстрацию. — Они могут представить Нюшкиных тряпичных кукол, стол, сколоченный из грубых досок. А вот как можно спать на полу, они не представляют. И посмотрите: они нарисовали в бедной Нюшкиной избе тахту! Это мне особенно дорого, товарищи! И этот альбом я сохраню! Спасибо вам! — повернулась она к Тоне. — А я, может быть, напишу продолжение повести, раз она не забыта читателями…
Много хороших слов еще было сказано об этом уроке. Только ОН ничего не говорил. Но зато слушал! И глаза его, когда он смотрел на Тоню, были такими же, как в классе, излучающими доброту.
До самой весны хватило ей этой его доброты, чтобы ждать, чтобы надеяться.
Не успела написать продолжение повести Елена Ивановна. В один из последних дней школьных занятий Тоня прочитала сообщение о ее внезапной смерти.
В этот день она вела урок литературы не по программе, она
— У меня есть маленькая сестренка, и когда она подрастет, я прочитаю ей про Нюшку.
— И я, — сказала Ира.
— А я прочитаю про Нюшку своим детям, — встала и строго сказала Лена. — Ведь будут же у меня, как у всех людей, дети?
И никто не засмеялся. А Тоня поскорее отпустила ребятишек домой. А сама осталась в классе, потому что если бы и пошла куда сейчас, так только к НЕМУ. Ведь если радостью не терпится поделиться с самым тебе близким человеком, то в печали уж совсем невыносимо оставаться одному.
Но к НЕМУ она не пошла. Почему-то именно в этот день поняла наконец, как безнадежна, бесплодна ее любовь.
Она пошла к нему, когда закончились занятия, с заявлением. Он прочитал заявление, посмотрел на нее опять чужими глазами:
— По семейным обстоятельствам… Замуж выходите?
— Да, — соврала Тоня.
— За военного, конечно?
— Да! — и пожала плечами: почему он так решил? Д-а, здесь, кажется, есть воинская часть…
— «Кричали женщины „ура“ и в воздух чепчики бросали…» Ну, что ж! — подмахнул заявление, — А жаль… Из вас бы мог… Вы знаете — Елена Ивановна Макарова…
— Да, я знаю…
Он помолчал угрюмо.
— Ну, — посмотрел насмешливо, — совет вам да любовь, как говорится! А жаль…
— Почему жаль? — взбрыкнулась Тоня: что он ее отпевает?
— Так какой же из вас теперь учитель с военным-то мужем? Перекати-поле! Я и в школу-то бы вам не советовал больше: учителю, как садовнику, необходимо время и терпение.
Уже от порога, измученная его глухотой к ней, она бросила:
— А вы бы хотели, чтобы я осталась старой девой? — И услышала, закрывая дверь:
— Ну, вам это не грозило…
Вот и опять потянулась ниточка. Что он хотел этим сказать? «Вам это не грозило…» Может, она поторопилась с заявлением? В сквере, где сидела Тоня, пахло молодой листвой, напоминая ей о прошлом лете, когда все, все у нее было впереди: начало работы, встреча с НИМ, надежды… Убедившись, что в сквере безлюдно, Тоня дала волю слезам.
— Антонина Ивановна! Товарищ Петрова! — вдруг услышала ЕГО голос. — Что с вами? Он что, уже успел обидеть вас? Успокойтесь; милые бранятся — только тешатся!
— Вам-то что? Вам-то что? — глядя на него злыми, припухшими от слез глазами, кричала Тоня. — Нет у меня никакого военного! И не выхожу я ни за кого замуж! И никогда не выйду! Вам же нравятся старые девы.
Он вдруг сел с ней рядом, и она увидела, что глаза его опять излучают доброту.
— Антонина Ивановна! Тоня! — видела она совсем близко его глаза.
«Господи, — подумала, всхлипнув счастливо. — Скоро он совсем будет лысый». — И закрыла глаза…