Летний остров

Ханна Кристин

Доктор Харрисон холодно улыбнулся:

– Разумеется, люди подобного масштаба имеют право на секреты, пока они не относятся к делу. Нора не смела предлагать себя в качестве эксперта по вопросам любви и брака. Впрочем, доверять ей в любом случае было нелепо. Нора Бридж – малообразованная женщина, ее претензии на славу подкреплялись лишь тем, что она вела рубрику в ежедневной газете. Доверие следует приберегать для достойных, для профессионалов, специально обученных помогать людям.

– Минуточку, доктор, – перебила Сара. – Я не думаю, что образование…

– Нора

Бридж делала вид, будто знает ответы на все вопросы, но никто не потрудился поинтересоваться, откуда эти ответы взялись. Я надеюсь, американцы извлекут для себя урок из этой истории и наконец поймут, что микрофон не решает человеческих проблем. Для этого требуются соответствующее образование, умение сопереживать, порядочность – качества, которыми миссис Бридж явно обделена.

– Она трусиха! – крикнул кто-то из зала. – Где она сейчас? Ей бы следовало…

Нора выключила телевизор. Она не могла пошевелиться. Все се тело охватила дрожь, ей стало холодно, причем холод шел откуда-то изнутри, а горло сдавило так, что стало трудно дышать.

– Нора?

Нора застыла с бешено бьющимся сердцем. Она даже не слышала, как Руби спускалась по лестнице.

Руби вошла в комнату, медленно обогнула инвалидное кресло и села напротив на стул с кожаной обивкой.

– Хорошо спала?

Нора уставилась на свои руки, думая: «Ради Бога, оставь меня в покое, уходи, не разговаривай со мной!»

– Да. – Ей едва хватило сил ответить. – Спасибо.

Снова воцарилась тишина. Когда молчание слишком затянулось, заговорила Руби:

– Я прочла твои советы.

– Правда? – Голос Норы был едва слышен.

– У тебя хорошо получается.

Облегчение, испытанное Норой, было столь велико, что она ахнула. В эту минуту только «Я люблю тебя» могло бы заменить для нее больше И все же, несмотря на облегчение, слова Руби напомнили ей о том, чего она лишилась на этой неделе.

– Спасибо, – тихо повторила она.

Когда она в конце концов подняла голову, то обнаружила, что Руби наблюдает за ней, прищурившись.

– Насколько я понимаю, ты прочла несколько новых писем.

Дочь наклонилась вперед и уперлась локтям в колени. Казалось, она заметила все: дрожащие руки матери, телевизионный пульт, брошенный на пол.

Норе хотелось небрежно бросить какую-нибудь фразу, показав тем самым, как мало значат для нее эти резкие письма, но она не могла.

– Они меня возненавидели.

– Это посторонние люди, они тебя даже не знают. Они не могут любить тебя или ненавидеть. – Руби сверкнула зубами в улыбке. – Сильные чувства оставь для семьи.

«Которая тоже меня ненавидит».

От этой мысли Норе стало только хуже.

– Для какой семьи? – тихо простонала она. – Какая у меня осталась семья?

Руби долго смотрела на мать молча и наконец спросила:

– Знаешь, что я вспомнила после того, как прочла твою рубрику?

Нора вытерла глаза.

– Что?

– В седьмом классе – мне тогда было двенадцать – я удостоилась чести вести первый вечер белых танцев. Помнишь, устраивалось на Лопесе такое важное мероприятие, танцы, на которых девочки приглашают

мальчиков? Мистер Ландберг из скобяной лавки сказал, что, значит, наш мир катится в преисподнюю.

Нора шмыгнула носом.

– Помню.

– Мне хотелось, чтобы это событие попало в местную газету. Все надо мной подшучивали, кроме тебя. Ты единственная отнеслась к моей просьбе всерьез. – Руби улыбнулась. – Я видела, как ты очаровывала старого толстого редактора «Айленд таймс». Помню, я тогда очень удивилась, как легко тебе удалось уговорить его.

– Редакция находилась в душном вонючем офисе, но явлюбилась в него в ту же секунду, как переступила порог, – подхватила Нора, впервые за много лет вспомнив тот день. – Мне понравились запах бумаги, стрекотание пишущих машинок, я позавидовала репортерам и лаже их пальцам, перепачканным чернилами. Впервые в жизни мне показалось, я нашла свое место. Я всегда знала, что во мне живут какие-то слова, но только не понимала, что с ними делать.

Нора взглянула на дочь. Руби была очень серьезна.

– Выходит, это я указала тебе, как уйти из нашей жизни.

Нора вздохнула:

– Пойми, я бросила семью не ради карьеры. Работа не имела никакого отношения к моему решению.

– Ну да, конечно.

– Ах, Руби, ты хочешь получить ответы, но задаешь не те вопросы! Надо смотреть не на конец истории, а на ее начало. Я считаю, что причины моего ухода от вашего отца возникли еще до того, как я с ним познакомилась.

– Не понимаю.

Норе хотелось спросить дочь, приведет ли их этот разговор к чему-то или он лишь способ убить время. Трусливая часть ее существа хотела сменить тему, поговорить о Дине, об Эрике, но Нора не позволила себе избрать легкий путь. Наконец-то они с Руби вплотную приблизились к тому, что было на самом деле важно.

Она посмотрела в окно.

– Мой отец был алкоголиком. Трезвый он был почти нормальным, но когда напивался – а таким он бывал большую часть времени, – то становился злобным, как зверь. Я научилась хранить это в тайне ото всех. Дети алкоголиков обычно так и делают – хранят тайны. Черт возьми, даже для того, чтобы просто произносить вслух слово «алкоголик», мне потребовалось пятнадцать лет общения с психологом!

Руби невольно приоткрыла рот.

– Ты нам никогда не рассказывала…

– На ферме вроде нашей соседям не слышны женские вопли или плач девочки, и ты быстро начинаешь понимать, что, кричи не кричи, не поможет. Поэтому пытаешься сделаться как можно меньше, как можно незаметнее в надежде, что, если ты съежишься достаточно, он пройдет мимо.

– Он над тобой издевался?

«Издевался»… Как мало выражает это слово!

– Он не сделал со мной самого страшного, что отец может сделать с дочерью, но он меня… сформировал. Я росла, стараясь быть невидимой, вздрагивая от каждого шороха. Пожалуй, я выпрямилась, только уйдя от твоего отца. – Нора подалась вперед, в упор глядя в глаза дочери. – Многие годы я думала, что если не буду говорить об отце, он сам собой уйдет из моей жизни, из моих кошмарных снов. Я надеялась, что смогу его забыть.