Лето бородатых пионеров (сборник)
Шрифт:
– Тебя, Кузя, шестикратно увековечили! – говорил хозяин, пытаясь дать животному какой-то прозрачной гадости.
Оно не понимало, почему его гладят и в то же время, по всему, хотят отравить. Оно не понимало и не могло понять, что хозяин был удачливым агентом художественного фонда – это и человеческому пониманию было бы малодоступно. В тот раз хозяину удалось, как он выражался, «сбагрить» шесть гипсовых львов, которые теперь восседают вокруг центральной конторы среднерусского колхоза, бессмысленно глядя вдаль, без надежды увидеть хоть нечто, напоминающее саванну…
Но в самый последний раз хозяин приходил с тихим востроносеньким человеком, непохожим
– Ты, Веня, конечно великий изобретатель, – говорил хозяин пришельцу, – но прошу: не забывай о нем! Он прожорливый, и если не пожрет – в три дня концы отдаст!
Человек по просьбе хозяина сам открыл обе банки, раз триста произнес «кис-кис», но животное не подходило. Оно было скорее готово стерпеть тысячекратный запах всех комнатных и двухкомнатных – таких, как известно, немало – собак подъезда, чем этот дикий аромат.
Отчаявшись ублажить злобно шипящее чернющее существо, человек неуверенно спросил хозяина:
– А ты когда вернешься?
– Новый год отметим у подножья, ну а потом – восхождение и спуск, – ответил хозяин. – Если ног не переломаю, дней через десять…
Со времени того разговора никто так и не заходил.
И пришлось все-таки, превозмогая отвращение, до блеска вычистить дурнопахнущие банки.
Уже не до прыжков было. Уже давно вырвалось из темных глубин до поры теснимое природной горделивостью, жалкое «мяу». Вырвалось, и неуправляемо скрипело, скрежетало и верещало на все лады.
Некогда барабанно-тугое брюхо теперь болталось складками, как у видавшей виды свиноматки.
Ободранные и разбросанные листья диковинных растений, старые газеты, исписанные хозяином листочки со словами туристических песен, растерзанный телефонный справочник и гудящая телефонная трубка, – все это было облеплено влажными песчинками из разметанного в припадках голодного бешенства ящика. Животное уже перешло бы в мир иной, коего ему подобные достойны не меньше, чем их хозяева, – если бы из крана на кухне не капала вода.
Бесхозяйственность хозяина спасала. Животное часами ловило капли. Вода ничем не пахла. Она пахла жизнью.
И вот настал день, когда в замочной скважине полузабыто зашелестело. В дверях показался хозяин. Рядом с ним снова был тот востроносенький с дурным запахом.
И вдруг на них, спотыкаясь и царапая паркет, бросилось нечто истощенно-всклокоченно-пыльное и верещащее, явно утратившее сомнительную честь именоваться домашним. Хозяин вопросительно взглянул на востроносенького.
– И вот так – каждый день! – сказал тот, недолго думая.
Культпоход
Из распахнутого окна двухэтажного деревянного дома, построенного в неопределенные годы, доносятся возбужденные голоса. Задрав голову и бессмысленно щурясь, к ним прислушивается сухонький мужичок, который уже успел использовать долгожданное воскресное утро для вливания в себя нескольких стаканчиков «красного». Теперь же он стоит, прислонившись к березке с покрытыми пылью листьями, и, несмотря на полную опустелость карманов, страстно не желает идти домой, хотя его программа на сегодня вроде бы исчерпана, да и каждая минута промедления увеличивает накал предстоящей встречи с домашними.
– Василий, а как тебе все-таки удалось их достать? – раздается за окном игривый женский голос.
– Не все ли равно! – добродушно рокочет мужской. – Я серый надену?
– Что ты! Давай
«Конечно, черный», – мурлычит про себя добровольный созерцатель. К раскрытому окну подходит женщина средних лет с высокой прической над белым лбом. Она, улыбаясь, пристегивает сережки. Завидев мужичка, перестает улыбаться, и, поджав губы, прикрывает окно.
… Василий, скромный служащий железной дороги, контролер пригородных поездов, давно приготовил жене сегодняшний сюрприз – поездку в Большой театр. Пришлось основательно потрепать нервы и не раз расстроенно охнуть, прежде чем официантка привокзального ресторана Сонечка по каким-то своим каналам не достала два билета на всемирно известный балет «Спартак». Несмотря на чудовищную переплату, Василий был страшно доволен. Еще задолго до этого дня он твердо пообещал супруге Светлане Николаевне, что ее день рождения будет отмечено необычно – без осточертевшего застолья с одними и теми же давно надоевшими песнями и с тревожным посматриванием на тех гостей, чья способность стремительно опьяняться известна уже многие годы. Василий таился до последнего дня. За это время он, к своей великой радости, неожиданно сдружился с Ирочкой – тринадцатилетней дочкой Светланы Николаевны от предыдущего брака. Вечерами они тайком от матери прочитали роман Джованьоли и большую статью в журнале «Театральная жизнь» – о постановке балета, и оживленно делились впечатлениями, сладостно предвкушая, как мама обрадуется, когда узнает об их затее. Василий хотел сперва, чтобы поехали дамы, но Ирочка решительно отказалась:
– Что вы! Мама ужас как растрогается, если вы парой поедете. А так получится – вроде она меня вывозит. Разве это интересно?
И вот, наконец, сооружена прическа, расправлено длинное красное платье с черным крупным узором, надеты янтарные бусы и изумрудные, только что присланные с Украины старухой-матерью сережки. В пакет фирмы «Мальборо» уложены синие, с неимоверными ухищрениями купленные в столичной «Березке» замшевые туфли местного производства, тщательно протерта не носимая почти что с самой юности театральная сумочка с биноклем. Забыты всякие скучные заботы и даже неприятности в родной бухгалтерии…
Наконец-то закончена возня с запонками, от которых давно отвык, и, несмотря на порезанный бритвой подбородок и царапающийся крахмальный воротничок, настроение приведено в надлежащую готовность к восприятию культурных ценностей.
… В электричке надо было ехать больше двух часов. Но время пронеслось стремительно. Болтали, словно вчера познакомились. Словно не было тягостных вечеров с его запоями и ее истериками. Словно не было его бессильных, ни к кому не обращенных монологов и ее немой осатаненности. Смеялись над соседями, восхищались талантами Иринки – недавно она заняла второе место на школьном конкурсе рисунков. Он рассказал анекдот, вычитанный в «Крокодиле», и – смешно сказать – специально для этого случая приготовленный. Светлана Николаевна даже вспомнила эпизод из детства, о котором Василий еще не знал: как во время войны, в эвакуации, совсем маленькой девочкой испугалась верблюда. Он подошел прямо к окну дома, в котором были дети. Мама собирала колоски в поле. Воспитательница куда-то отлучилась. Светлане хотелось реветь. Но, видя, что другие дети с интересом рассматривают простодушную морду животного, она крепилась до тех пор, пока верблюд не отошел прочь. И только тогда заплакала «сама не знаю почему».