Лето бородатых пионеров (сборник)
Шрифт:
Эта старая цитата всплыла в памяти после «пропетой» под стук вагонных колес частушки.
«Исполнитель» же сразу умолк и посерьезнел. В его позе уже чувствовалось сострадательное презрение к распаренным разговорами попутчикам. Он зло молчал. Зрачки его бегали, торопясь проводить бесконечную железнодорожную насыпь, проносящуюся за окном вагона.
Настала пора пробудиться, и в первую очередь заглянуть в себя. В конце концов, наша податливость и духовная распущенность, неопрятность, отступничество от единственно возможных для нас традиций и привели Россию на край погибели. Не под бомбами – к этому мы привыкли, и враги наши поняли, что силой нас не взять, – а с помощью хитрости воистину дьявольской. «Лишь бы не было войны», – говорили наши старушки, тайком крестясь. Войны – такой, какой привыкли русские видеть
Нам пора прекращать быть легковерными, как это ни рискованно для сохранения национального характера, и всерьез взяться за радостное, живительное созидание, очищение собственной души.
«Как же я могу допустить в свое сердце и тень злобы? – писал некий автор конца прошлого века. – Да умрет во мне совершенно всякая злоба, да умастится сердце мое благоуханием незлобия… Злоба крайне убийственна для души и тела: палит, давит, мучит…
Каждый грех, заметьте, – продолжал напрочь забытый ныне автор, – есть смерть для души, потому что он убивает душу, потому что он делает нас рабами дьявола-человекоубийцы, и чем больше мы работаем греху, тем труднее наше обращение, тем вернее наша погибель…
У людей, старающихся провождать духовную жизнь, – предупреждал человек, ради которого было создано специальное почтовое отделение, столь велика была его добрая слава в России, – бывает самая гонкая и самая трудная война через помыслы каждое мгновение жизни – война духовная; надобно быть каждое мгновение всему оком светлым, чтобы замечать втекающие в душу помыслы от лукавого и отражать их; сердце свое такие люди должны иметь всегда горящим верою, смирением, любовью; в противном случае в нем легко поселится лукавство дьявольское, от которого скоро не отмоешься и слезами… Та беда наша, – записывал «в минуты глубокого к себе внимания автор, в течение четверти века бывший признанным авторитетом во всем христианском мире, человек, которому дарили корабли и доходные дома, но который раздавал ежегодно до миллиона рублей, оставаясь нищим, – та беда наша, что в веру нашу мешается близорукий рассудок, этот паук, ловящий истину сетками своих суждений, умозаключений, аналогий. Вера вдруг обнимает, видит, а рассудок окольными путями доходит до истины: вера – средство сообщения духа с духом, а рассудок – духовно-чувственного с духовно-чувственным и просто материальным; та – дух, а этот – плоть…»
Прервем цитирование «устаревшего» автора, и обратимся к вышедшей почти через сто лет книге. Конец восьмидесятых годов XX века. Мы имеем то, что имеем. Тираж – привычномассовый. Цитаты и факты прямо предназначены для воспитания детей родителями.
Читаем:
«… По своей сути… религиозные принципы антигуманны. Они несовместимы с общечеловеческой нравственностью» – это буквально последние слова отдельной главы. «Основополагающие идеи христианства и православия, в частности, во все века (! – Авт.) служили смирительной рубашкой для трудовых сословий России» – это в середине той же главы. Заметьте, автор подразумевает, что ребенку, не знакомому с «антигуманными» религиозными принципами, хорошо понятно понятие смирительной рубашки, – это характерно.
Цитируется некто Р. Ингерсолл: «Тот, кто живет для потустороннего мира, опасен в этом», – и далее выделено жирным шрифтом: «Важно знать детям».
Цитируется Вольтер, так же жирно: «Наиболее суеверные эпохи были всегда (? – Авт.) эпохами ужасных преступлений», – тут, помимо «передерга» (в главе идет речь о православии, в цитатах к ней – о суеверии, православию чуждом и враждебном), бросается в глаза невозмутимость авторов, для которых как будто нет двухвековой истории, она остановилась аккурат перед стуком гильотины.
Дальше – под рубрикой «Прочитайте детям» – современные стихи, последнее двустишие такое: «… Треснет под мощной пятой / Цоколь старинного храма».
Конечно, «выдающийся просветитель Н. И. Новиков» (крупнейший масон и прямой изменник), конечно, попытки из раннего Пушкина сделать предвестника Октября и обязательно «… нож / На попов на святош. / Слава!»
Интересна и характерна подглавка из отечественной истории – «Степан Разин и церковники»: «Митрополита Иосифа… сбросили с высокой башни», тут же легенда о том, как согласившийся для вида на покаяние Разин поднимается на колокольню с астраханским митрополитом,
Да, чем?… Осталось только назвать два источника цитирования. Первый – «да умрет во мне… всякая злоба» – из первого тома извлечений из дневника протоиерея Иоанна Ильича Сергиева (Кронштадтского). Книга издана в Москве в 1884 году.
Через девяносто четыре года в Москве же, в издательстве «Мысль», издан второй источник – «Воспитатель атеиста», в серии «Библиотека для родителей», в редакции философской литературы, под общей редакцией доктора философских наук, профессора Д. М. Угриновича. Часть гонорара за это авторский коллектив, как отмечено, перечисляет в Детский фонд.
Остается добавить в этой связи, что первый источник с превеликим трудом доставлен из Америки, второй – куплен в книжном магазине неподалеку от деревни, все жители которой от мала до велика недавно, с открытием поблизости храма, крестились.
… Трудящемуся человеку, как правило, недосуг изучать, например, творчество Пушкина или Достоевского. Он поначалу доверяет «научным» выводам, считая, что они честны и корректны. Однако если выводы эти представляют собой недобросовестный конспект, упрощающе-уплощающий, тенденциозный подбор фактов и выборочно-заданное цитирование, – тогда живое чувство угадывает шулера, будь он трижды доктор или дважды академик. Тут и не хотелось бы, а придется вспомнить, что на тысячу человек русских и евреев соответственно приходится 20 и 700 лиц с высшим образованием, то есть соотношение представителей «великодержавного шовинизма» и вечно гонимых», обладающих корочками вузовских дипломов СССР – 1 к 35.
Вот и получается, по терминологии иных салонов полусвета, что, с одной стороны – «шоферня», «солдатня», «менты», «в навозе копаются», «гегемон»; с другой – выдающийся кинорежиссер… замечательный писатель-сатирик… историк-философ… экономист-публицист…
«Элита» посылает солдат в Афганистан и за это же судит настрадавшихся там. «Элита» возмущается: «А мы? Мы – не народ?» В ее глазах академик, сделавший «имя» на сомнительных трудах или на узко-кастовом понимании «прав человека», а порой и на трудах прямо вредоносных, значит, и во много раз больше, всех «Ванек и Машек», вместе взятых – если не великий, то, во всяком случае, выдающийся… Пусть в автора бросит камень тот, кто увидит на железной дороге в желтой ремонтной куртке еврейскую женщину. (Оговорюсь – я за то, чтобы там не было никаких женщин). Чувствуете, каким «диким» кажется этот совсем не дикий вопрос? Нет, или, точнее, нет представителей многоуважаемого народа среди «афганцев», среди пожарных, среди милиционеров-оперативников – то есть там, где нужно рисковать. Или даже просто созидать несомненные материальные ценности, абсолютно необходимые для жизни общества. Зато холеные пальчики умеют строго указывать и даже грозно постукивать.
«Темный, забитый народ»? Да нет, нечто другое, образованщине недоступное. Образованщина порой забывает, как называется инструмент для копания, а «темный, забитый» знал с десяток синонимов слова «лопата».
И, конечно, дело не только в лопате, и не только в сфере гуманитарных знаний. Дело в общем строе жизни, в разнице мировоззрения. Жизнь, основанная на трудовом цикле в единстве с природой, основанная на отношении к себе как к «рабу Божьему» и ничьему больше, основанная на отношении к земле, природе как к Божьему творению, которое надо беречь и приумножать – совсем иное, нежели жизнь, основанная на «звучит гордо»; на покорительстве, на самомнении, наконец, на неистребимой мыслишке – как бы, ничего не делая и не производя, получать наибольший гешефт. То есть, выражаясь привычным нам языком, на возобновляемой в разных формах эксплуатации трудящегося человека, которого не грех время от времени обвинить в тупости и лени, в жестокости и пьянстве, в неспособности к духовной жизни и еще Бог знает в чем, – благо он простодушен и безгрешным себя никогда не считает.