Лето Мари-Лу
Шрифт:
Сегодня вечером над озером много миражей, и мы соревнуемся, кто больше насчитает причудливых образов. Они словно парят в нескольких метрах над поверхностью воды. Камни, деревья, мостки, лодки, острова — все это кружит в воздухе перед нами. Хотя вино тоже сыграло свою роль.
Я рассказываю Мари-Лу, что вижу один из районов Парижа с причалами вдоль берегов Сены, кафе с красными навесами-маркизами, длинные ряды ларьков, в которых продают старые книги.
— Ты был в Париже?
—
— Там красиво?
— Да, но слишком много машин.
— Что вы делали?
— Провели пару часов в Диснейленде, осмотрели Триумфальную арку, и Эйфелеву башню, и «Мону Лизу». Твоя подруга права, в Эйфелевой башне и правда есть лифт.
Противень пуст и лежит на дне лодки у мостков. Вино почти допито, и я догадываюсь, что мы не совсем трезвы. По Мари-Лу это заметно, потому что она сопровождает хихиканьем почти каждое мое слово.
— «Мона Лиза», — говорит она и снова хихикает. — Ее зовут почти так же. Мона! Мона Лиза!
Тут она снова становится серьезной. Смотрит на озеро. Глубоко затягивается сигаретой и медленно выдыхает светлое облачко дыма.
— Похоже, мне теперь всегда будет неуютно в Париже. Я люблю, когда вокруг тихо и спокойно. Мне тяжело в Стокгольме. Я бы всю жизнь прожила в таком месте, как здесь.
— Каждый свой будний день? — спрашиваю я и вспоминаю наш недавний разговор на эту тему.
— Да. Попыталась бы отыскать мир в мире. Свой собственный мир.
— Как тот отшельник на Фьюке?
— Да. Почти как он. Но не в одиночестве. Нужно найти кого-то, с кем можно жить, кому можно довериться. А это чертовски трудно.
Я слегка вздрагиваю, потому что голос Мари-Лу внезапно становится жестким. Я больше ничего не говорю. Мари-Лу тушит окурок о мостки. Тишина подводит черту под ее словами.
Мы сидим и смотрим, как на темной поверхности воды всплывают и расширяются круги. Это очень красиво, почти волшебно. Слышен тихий щелкающий звук. Я знаю, откуда он идет. Это рыбы хватают насекомых у самой поверхности воды.
— Кажется, это был хариус? — спрашиваю я у Мари-Лу.
Она кивает:
— Ты мог бы порыбачить.
— Сетью?
— На муху, — говорит Мари-Лу и снова хихикает. — Или на шмеля. У вас их тут полно.
Я тоже смеюсь. Затем она внезапно садится на мостки и снимает футболку.
— Адам, я хочу искупаться. Вот было бы здорово! Неси меня! Пойдем!
Она протягивает руки.
Я поднимаюсь.
— Ты хочешь купаться в джинсах?
— Нет, сними их.
Я хватаюсь за штанины и стягиваю их, и когда джинсы съезжают с пяток, теряю равновесие и задом падаю на мостки. Мари-Лу снова хихикает.
Я складываю джинсы и вешаю их на спинку коляски.
— Это мне тоже больше не нужно, — говорит Мари-Лу,
Ее трусики повисают на бутылке, и когда Мари-Лу обнаруживает это, с ней случается новый приступ хихиканья.
Я тоже раздеваюсь. Беру смеющуюся Мари-Лу на руки, но, понимая, что не совсем трезв, не рискую прыгать с ней на руках в воду прямо с мостков. Вместо этого решаю сойти по мосткам на берег, а потом — в воду.
Я иду осторожно, смотрю, куда ставлю ногу. Падение с рампы все еще напоминает о себе болью в ухе. Никогда мне еще не приходилось нести на руках голую девушку. Чувствую прикосновение нежной кожи Мари-Лу. Вот еще один повод сосредоточиться на ходьбе.
Внезапно со двора доносится кудахтанье. Мари-Лу кладет руку мне на плечо. Я резко останавливаюсь и прислушиваюсь.
— Кто-то есть во дворе, — совершенно трезвым голосом говорит Мари-Лу.
Я выглядываю из-за деревьев. Затем разглядываю дом. Никого не видно.
— Это может быть только Бритт Бёрьессон, — говорю я.
Мари-Лу снова начинает хихикать. Я чувствую, что ее теплое тело словно вибрирует.
Я тихо стою минуту-другую. Больше звука не слышно. «Это только в американских фильмах что-то происходит», — думаю я. Если бы это был фильм, то именно сейчас появился бы папа с Бритт Бёрьессон. Я стою с голой девушкой-инвалидом на руках, бутылка одного из лучших вин Бритт стоит пустая на мостках. Хотя вряд ли бы они ее заметили, потому что на ней висят женские трусики.
Я иду вперед. Наверняка это просто Сив и Рут поспорили из-за очередного червяка. Иногда они издают такие звуки. Я говорю об этом Мари-Лу.
— Все равно я кого-то слышала, — упрямится она.
Вода совсем теплая. Я несу Мари-Лу, пока вода не поднимается мне выше колен. Затем пытаюсь сесть на дно, не выпуская из рук Мари-Лу. Меня посещает странная идея, что нам нужно купаться как можно ближе друг к другу. Мы падаем в воду. Мари-Лу хихикает, в этот раз я тоже не могу удержаться от приступа дикого хохота, и мы оба оказываемся с головой в воде.
Затем Мари-Лу вскрикивает и бросается в сторону. Ей кажется, что кто-то прикоснулся к ее спине.
— Рыба, — говорит она.
Я молчу. Уж мне-то известно, что это была за рыба. Я смущаюсь, заметив, что она тоже все поняла.
Мари-Лу хочет ночевать под открытым небом. Прямо на мостках. По-моему, неплохая идея. Я приношу из дома наши одеяла и подушки и устраиваю уютные постели. Затем бегу во двор и закрываю Сив и Рут. Они, кажется, привыкли к вольной жизни и вечером сами возвращаются в фургон. Не понимаю, как мы раньше не додумались до этого. Я слышу, как они сопят в темном салоне, и желаю им спокойной ночи.