Лето Мари-Лу
Шрифт:
Я чувствую, что начинаю злиться. Пытаюсь сменить тему разговора:
— Зачем ты выпустила кур?
Мари-Лу сверлит меня взглядом. Я понимаю, что она заводится всерьез.
— А что, нельзя? Ты собираешься держать своих проклятых кур взаперти до конца их жизни? В этом чертовом автофургоне? Это же идиотизм!
— Они не взаперти. Речь идет об их безопасности. Там им спокойнее. Все это ради них самих, ты же понимаешь. Тут водятся лисы.
— Ли-и-исы?! — яростно шипит Мари-Лу. — Ты считаешь, что курам нужно жить в тюрьме только потому, что ты боишься лис?
—
— Ну и загоню! — кричит Мари-Лу.
Она разворачивает коляску и едет во двор, где беззаботно прогуливаются Сив и Рут. Коляска несется прямо на них, и они с испуганным кудахтаньем разлетаются в разные стороны.
Мы держим дистанцию. Погода улучшается, после обеда выглядывает солнце, и я спускаюсь к берегу и ложусь на мостках. Пахнет дегтем и холодной чистой водой с глубины. Под звук тяжелых волн, мерно накатывающих на каменные сваи, я засыпаю. Открыв глаза, я чувствую, что перегрелся. Решаю, что нужно искупаться, бросаю в воду кусок пенопласта и прыгаю следом. Долгое время я пытаюсь плыть, лежа на пенопласте. Это трудно, но если грести руками, то так легче удержать равновесие.
Взглянув вверх на мостки, я вижу Мари-Лу. Интересно, долго ли она тут сидит? Она смотрит на меня, и я замечаю, что она успокоилась. Ее взгляд снова стал мягким, почти полным раскаянья.
— Адам…
— Да?
— Подойди сюда.
Я медленно иду к мосткам. Нащупываю ногой ямы на дне, перешагиваю через крупные камни.
— В чем дело?
— Прости меня, Адам. Прости, что вела себя так глупо.
— Ничего страшного.
— Я не могу с собой справиться. Иногда я прихожу в ярость из-за пустяков.
— Я понимаю. Не переживай, Мари-Лу. Тебе можно злиться.
— Адам, ты просто прелесть!
Я склоняюсь над коляской, мое лицо оказывается напротив лица Мари-Лу. Не знаю, почему я это делаю. Все происходит само собой. На мгновение я уверен, что должен поцеловать ее, и я вижу по ее глазам, что она это знает. Мои губы так близко к ее губам, что я чувствую ее дыхание, прохладный поток воздуха касается моих губ. Но вместо поцелуя я глажу ее по щеке.
— Ты тоже прелесть.
« Температура +17 °C. Весь день дует свежий ветер. Шел дождь (семь миллиметров). Два яйца. Куры свободны!» — записала Мари-Лу в моем дневнике. Я листаю его и пью свой утренний чай. Я замерз и никак не могу проснуться. Пару раз чихаю, ищу в папином шкафу что-нибудь теплое. Интересно, я простудился или это дает о себе знать моя старая аллергия на пыль? Выхожу во двор и щупаю свою голубую футболку, пролежавшую на скамейке всю ночь. Когда солнце сюда доберется, она быстро высохнет.
Мари-Лу еще спит. Мне так кажется. У меня нет желания искупаться, хотя погода хорошая. Солнце освещает половину мостков. Озеро слегка волнуется, вода поблескивает. Настоящих волн, движущихся в определенном направлении, нет. Это лишь играющие волны-детишки,
Из комнаты Мари-Лу доносятся какие-то звуки.
Я подхожу к плите, снова ставлю на конфорку кастрюлю с водой и жду, когда она появится в дверях, и я проведу рукой по ее взъерошенным волосам. Так обычно начинается наше утро. У нас нет расписания, правил или сроков, мы живем в естественном ритме. Но утро начинаем именно так.
Я вижу ее заспанное лицо, поднимаюсь, чтобы вынести на улицу и усадить в «тачку Адама», так ее окрестила Мари-Лу. Беру ее на руки как ребенка, одной рукой под колени, другой за спину. Не так, как вначале, как статую.
Мне кажется, помогать Мари-Лу во всех ситуациях, где ей необходима поддержка, совершенно естественно. Я понял, что регулярно ходить в туалет — очень важно для нее. Это ее самая большая ежедневная забота. Я даже немного горд собой. Мне всегда приходилось слышать, что я прекрасно со всем справляюсь. Что я довольно зрелый и умный для своих лет. Это правда. Я уже давно встал на ноги. Спросите папу! Из-за этого я считаю себя настоящей личностью.
Но в это утро я подвел Мари-Лу. Не знаю, как так вышло. Возможно, я переоценил свои силы, возможно, мы все еще испытывали неловкость после нашей ссоры во дворе. Нашей первой ссоры!
Или из-за того, что я хотел показать, как хорошо я справляюсь со всеми делами, и утратил бдительность?
Я спускаюсь по рампе с Мари-Лу на руках, как вдруг моя правая нога подворачивается. Не знаю, может, это судорога в икре, иногда такое случается, или колено подогнулось. А может, я оступился. Да что угодно могло произойти: нога просто исчезает подо мной. И меня сильно качает вправо. Был бы я один, я бы устоял. Но с Мари-Лу на руках мне не удается удержать равновесие. На секунду я застываю, и мы со всей силой опрокидываемся прямо на рампу. Сперва я оказываюсь в какой-то неестественной позе вниз головой. Мари-Лу лежит выше. Затем соскальзываю вниз по рампе и съезжаю на траву. Хватаюсь за ухо. Вижу на руке кровь.
Мари-Лу заползает наверх и встает на колени. Опираясь о косяк двери, она медленно поднимается. На это уходит целая вечность, но она становится на ноги.
— Ты как? — спрашиваю я.
— Все в порядке, а ты?
— Нос расквасил и ухо ободрал.
— Ты весь в крови.
— Да, я уже заметил.
Я вытираю руку о траву и вижу, как Мари-Лу прислоняется к косяку, крепко хватается за него обеими руками и осторожно делает маленький шажок. Я удивленно смотрю на нее.
Я опираюсь руками о землю и поднимаюсь. Кровь капает на футболку. Мне нужно бумажное полотенце. Я задираю футболку, прижимаю ее к носу и спотыкаюсь о рампу.
— Сможешь немного подождать?
— Без проблем.
Когда я прохожу мимо Мари-Лу, мне кажется, что она дрожит. Захожу в кухню, отрываю несколько метров бумажного полотенца. Открываю кран и умываюсь. Складываю бумажное полотенце в толстую салфетку и прикладываю к носу. Возвращаюсь к Мари-Лу. Вся рампа в красных пятнах. Кровь течет из носа, не переставая.