Лето ночи
Шрифт:
– Я только знаю, что мой брат никогда бы не поехал по мосту со скоростью семьдесят миль. Арт до жути скрупулезно придерживался всех чертовых правил на этот счет, даже на таких дерьмовых дорогах, как Джубили-Колледж. Нет, тут что-то не так. Уверен, «кадиллак» кто-то столкнул с трассы.
Барни направился к своей машине.
– Я позвоню Конуэю и поставлю его в известность, что, со своей стороны, тоже проведу расследование этого дела, – сказал он, не оборачиваясь.
Дуэйн удивленно моргнул: дорожно-транспортные происшествия на окружных шоссе не входили в компетенцию городского констебля, так что его вмешательство было, по сути, чистой воды любезностью.
– Да, и еще… –
Пораженный Старик молча пожал протянутую констеблем руку.
Дуэйн шагнул через порог и встал рядом с отцом, провожая взглядом удалявшуюся машину. Мальчику отчего-то казалось, что если он сейчас обернется и посмотрит на отца, то увидит в его глазах слезы – в первый раз с момента гибели дяди Арта.
Но он не обернулся.
В тот же вечер они поехали домой к дяде Арту, чтобы взять костюм для похорон и отвезти его в Пеорию, в морг.
Чертовски глупо, – сидя за рулем пикапа, раздраженно бормотал Старик. – Они ведь не будут выставлять его для прощания, а просто сожгут в закрытом гробу. Арт вполне мог бы лежать там голым. Ему теперь уже все равно. Да и нам, в общем-то, тоже.
Дуэйн уловил в этом ворчании знакомые нотки – явное свидетельство долгого воздержания от выпивки. Еще немного – и Старик побьет собственный рекорд двухлетней давности. Впрочем, причиной могло быть и терзавшее душу отца горе, и просто плохое настроение.
Этой поездки Дуэйн ждал с особым нетерпением. Он не хотел привлекать слишком большое внимание к поискам хоть каких-то следов книги, которую дядя Арт обнаружил у себя в доме и вез, чтобы показать племяннику. Но дядя Арт не доехал, потому что его убили. А Дуэйн знал, что Старик непременно должен будет побывать в доме брата до похорон.
Когда они добрались до места, уже стемнело. Этот небольшой белый домик, стоявший в нескольких сотнях ярдов от дороги, дядя Арт арендовал у семьи фермеров. Хозяева трудились на соседних полях – этим летом они выращивали бобы, – а маленький огородик позади дома был вверен заботам дяди Арта. У самой двери Старик вдруг остановился как вкопанный и несколько мгновений не двигался, пристально глядя на огородик. Дуэйн понял, о чем он в этот момент думает: через несколько недель они будут собирать там созревшие помидоры, которые так любил дядя Арт.
Дверь не была заперта. Переступая порог, Дуэйн моргнул и машинально поправил на носу очки, чувствуя, как всем его существом вновь овладевает горькое чувство потери, вызванное, как он решил, по-прежнему витавшим внутри запахом трубочного табака, который обычно курил дядя Арт. В ту же секунду Дуэйну пришла мысль о том, как быстротечна человеческая жизнь и как недолговечны свидетельства его пребывания на этом свете: несколько книжек, запах любимого табака, одежда, которую станут носить другие, несколько фотоснимков, документы, письма, не представляющие никакой ценности для посторонних… Человеческое существо, с внезапно подступившим головокружением подумал Дуэйн, оставляет в этом мире мизерный след, который исчезает так же быстро, как след руки, на минуту опущенной в море: стоит ее вынуть – и воды снова сомкнутся, будто ничего и не было.
Дуэйн вместе с отцом прошел через кухню в темный «кабинет».
– Я сейчас вернусь. – Старик говорил шепотом, но оба, сами не понимая почему, воспринимали это как должное. – Можешь пока побыть здесь, если хочешь.
Дуэйн кивнул и щелкнул выключателем.
Старик исчез в спальне, и мальчик услышал, как открылась дверца шкафа.
В
Дуэйн прогнал воспоминания и постарался сосредоточиться. Дядя Арт однажды упомянул, что с тысяча девятьсот сорок первого года ведет дневник и хранит все тетради. Вполне возможно, что в этом дневнике сохранились какие-то записи, касающиеся книги, о которой дядя говорил по телефону и которая теперь попала в руки Конгдена – если, конечно, ее не забрал кто-то другой.
Он включил лампу на заваленном бумагами письменном столе. Стены самой большой комнаты, превращенной в кабинет, были заняты высокими, от пола до потолка, книжными полками, заставленными огромным количеством томов в твердых кожаных переплетах. Еще несколько полок стояли в центре кабинета и служили опорой для положенной горизонтально огромной двери – это сооружение дядя Арт и называл своим письменным столом.
Дуэйн бегло перебрал громоздившиеся на столе стопки счетов, писем, вырезок из чикагских и нью-йоркских газет и журналов – главным образом это были статьи о шахматах, – карикатур из «Ньюйоркера», подержал в руках две одинаковые рамки: в одну из них дядя Арт вставил фотографию своей второй жены, а в другую – рисунок Леонардо да Винчи, изображающий машину, отдаленно похожую на вертолет, погладил пальцами гладкую поверхность банки со стеклянными шариками для игры и с грустной улыбкой взглянул на другую, полную красных лакричных леденцов – его любимого лакомства. Здесь же валялись старые чеки, списки членов профсоюза завода «Катерпиллер», списки нобелевских лауреатов и великое множество других бумаг и бумажек. Но дневника не было.
Ящики в этом столе, естественно, отсутствовали. Дуэйн внимательно осмотрел комнату, прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни: Старик, похоже, рылся в ящиках – наверное, искал белье и носки.
Времени у Дуэйна было немного.
Где дядя Арт мог хранить дневник? Может быть, в спальне? Нет, он не стал бы писать в постели и наверняка делал это, сидя за рабочим столом. Но на столе тетрадей нет. И ящиков тоже нет.
«Книги… – Дуэйн опустился в старое кресло, отметив про себя, как сильно стерся лак на подлокотниках, отполированных руками дяди Арта. – Он вел записи каждый день… Возможно, каждый вечер, сидя здесь… Так… Дядя Арт был левшой…»
Дуэйн вытянул в сторону левую руку.
Пальцы коснулись одной из нижних полок, находившейся возле левой опоры импровизированного стола. Книги стояли в два ряда, причем корешками в противоположные стороны. Ближе к столу оказались несколько переплетенных, но не имевших названий томов. Дуэйн вытянул один из них: кожаный переплет, плотная дорогая бумага, примерно полтысячи страниц… И ни одной напечатанной буквы – лишь от руки, убористым почерком написанные строки, выведенные старомодной авторучкой. Множество страниц, заполненных текстом, который оказался совершенно нечитабельным…