Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый

Курчатова Наталия

– Коля Карташов показывал. Сказал – посмотри, твой Ворон пишет журнал из армии. Мы очень, – Яна икает, – очень беспокоились, как ты там.

– Вашими молитвами. – Ворон смеется, в темноте взблескивают зубы. Об руку с Яной вываливается из машины; в сырую тишину и глушь маленького предместья. Янка тут же лезет в кусты – блевать.

– Дань, я так за тебя переживаю, аж тошнит, – оправдывается она.

Данька никак не перестанет ржать; тащит ее из кустов, встряхивает за плечи. Он тоже слегка не в себе, пьян. До беспечности, не до тоскливой дурноты. Они возятся у парадной; оба ладные, небольшого роста, в тяжелой зимней одежде. На снег ложится

желтый квадрат света из позднего окна. В столбе мечутся капли: не то снег, не то дождь. Волосы липнут Даньке на лоб, Яна хрипло смеется и фыркает ему в лицо. Голова ее болтается, как наспех пришитая. Он щиплет ее за щеки. Под пальцами выступают розовые пятна; деревья бормочут в вышине, дверь в парадную он открывает ногой, заталкивает Янку в темноту. Такси за спиной отъезжает, шуршит пластами растревоженного снега.

Дома он обрушивает ее на тахту. Яна лежит молча, потом начинает раздеваться. Отводя глаза, он собирает ее шмотки. Уносит в ванную. Когда возвращается, она сидит за столом в его футболке и пытается подключить интернет.

– Чего ты хочешь? – спрашивает он.

– Продолжения… – Яна запрокидывает голову и смотрит. В желтом свете настольной лампы лицо у нее восковое, на лбу – мелкие капельки пота.

Не удержавшись, он проводит тыльной стороной руки по ее кругленькому упрямому лбу.

– Читай.

Экран загорается, трещит коннект.

2

Мальчишки стремительно надрались, и Розенберг предложил «пойти к Мишке».

– Успеешь еще, – мрачно икнул Лажевский в бокал из-под шампанского.

Розенберг недобро сощурился:

– Барабанщика не спросили.

Давние противоречия обострялись. Мкртчян облапил за плечи обоих и шутливо возгласил:

– Пацаны, я поражаюсь изысканной лексике нашего заокеанского друга Александра Розенберга. Дорогой, неужто тебе феню в эМ-Ай-Ти преподают?

Для встреч выпускников в четыреста** школе, ныне гимназии, был предусмотрен специальный красный день календаря, который все по обыкновению игнорировали. Забивались, кто где, небольшими компаниями. Лажевский, Мкртчян и Алька облюбовали маленький кабачок неподалеку от станции метро «Автово». Место в любое время года было отмечено тесным рождественским уютом: хрустящие скатерти, свечки и туя на подоконнике. Кабачок звался «Райским уголком»; пошловато, но трогательно. В этот раз здесь присутствовал еще и Розенберг, прилетевший на побывку из Бостона, вскоре должна была подойти Лариска.

– Здравствуйте, мальчики и девочки!

Пока лейтенант Ворон шел впереди двух потешных воинов в камуфляже, при шпорах, в кепи; шел по широкой лестнице особняка, в мирное время последовательно занимаемого десятком учреждений – от прокуратуры до редакций газет, до клуба филателистов или сельскохозяйственной библиотеки – отлично строили древние – снаружи красиво, изнутри просторно; пока шел, неспешно покачиваясь на гладких плитах ступеней, давая солдатам возможность поохать на реку в бескрайних окнах; пока шел, он много передумал, короче. Забрали его в конце лета. Накануне он умудрился вылететь из аспирантуры – притом что, в отличие от большинства, поступал с серьезными намерениями; уже к третьему курсу знал, о чем и приблизительно как будет писать диссер. Легковесность вообще ему была не свойственна, а вот легкомыслие – то да. Умотав в апреле в Египет, очнулся только на Казантипе. Вернулся в город худой, безмозглый и дочерна загорелый, провал научной карьеры воспринял философски, месяц проболтался

в интернете, с удивлением отмечая желтеющие листья и усложнившуюся общественно-политическую обстановку: кого-то суетливо сажали, росли цены на бензин и на маршрутки, объявляли новую свободу, отменяли новую свободу, прикручивали гайки, шумели демонстрации в полдесятка участников. Мимо всего этого будущий лейтенант Ворон проходил в знакомый бар, приподняв воротник парусиновой курточки, пока не обнаружил в ящике запылившуюся уже повестку. Отлично-отлично-отлично, – подумал про себя; валить? – подумал затем. А, на фига. И открыл, когда позвонили в квартиру.

– Скажи мне, кому нужны лейтенанты со знанием старофранцузского языка Ок? – перебивает Яна.

– О’к, – Данька отодвигает сигарету в угол рта. – Сейчас отредактируем.

Ларка поместилась в дверной проем бочком, как крабик: мешал обширный, чемоданом, животище. Над животом в сложенных ручках помещался огромный торт.

– Птичка моя! – взвился Розенберг. Последовали пьяные объятия.

– Ф-фу, Сашка, около тебя закусывать можно… – отбивалась Лариска.

– А где автор? – хихикнул Лажевский, кивая на живот.

– Автору недосуг. С вами, разгильдяями.

– Присаживайся, – внимательный Мкртчян освободил Ларке кресло. – Как самочувствие?

– Руслик, она к тебе на прием пришла или повидаться со старыми друзьями? – обиделся Розенберг. – Ты уж проясни по-быстрому, если что. Мы уйдем и не будем беспокоить…

– Руслан вообще-то на кардиолога учится. – Тихо пояснила Аля Смирнова. Мкртчян улыбнулся ей и махнул рукой. Розенберг уже отвлекся.

– Вы как хотите, а я должен еще с одним старым друганом повидаться, – заявил он, во весь рост воспряв из-за стола. – Женщин и не рожденных пока детей оставим на полкового доктора, а пан меня проводит. Лажевский, не правда ли?

– Легко, – Лажевский улыбкой подобрал злые ноздри.

– Почему это оставим? – возмутилась Лариска. – Я только пришла, а вы торопитесь меня покинуть?

– Антоненка, он на кладбище собрался. В твоем положении это неправильные впечатления, верно?

– Лажевский, молчать. Не боись, не рожу скоропостижно. Вас сейчас ни один бомбила не возьмет, а у меня личный транспорт.

Понукаемая буйным Розенбергом, компания расплатилась и полезла в Ларискин джип.

– Ну ни фига себе танк, – поразился Сашка. – Лар, а тебе баранка не жмет?

«…Пошел с ними спокойно» – ошибка, сборы-то оттрубил, военного положения нет, кому нужны лейтенанты со знанием старофранцузского языка Ок?

– М-м-м… Вот так: «И до икоты ржал потом, примеряясь перед зеркалом к новенькой форме».

– А форма красивая?

– Глаз не оторвать. В национальном, знаешь, стиле.

– Это что? Галифе и буденновка с двуглавым орлом?

– А что… – улыбается Ворон и снова лезет в компьютер.

– Что ж ты так, – продолжает сокрушаться Янка. – С твоими мозгами из аспирантуры вылететь… Не, Дань, это надо уметь.

Данька кидает на нее быстрый взгляд из-под отросших волос. Так и запишем, – сообщает. Лицо у Яны становится обиженное.

– Дань.

– Что?

– Ты ведь наврал? Это же все неправда? Пишешь, что тебя забрили, а у самого волосы длинные.

– Мы в дружине – как сказочные корейские воины. Косы отращиваем. Я еще сопляк, поэтому…

Закончить фразу не получается, потому что очень весело. Посмеиваясь, он набирает текст. Яна внимательно смотрит на экран, где буковка за буковкой появляется новая история про лейтенанта Ворона.