Лето потерянных писем

Рейнольдс Ханна

Дом я видела лишь мельком, поскольку место для вечеринки отвели от лужайки до гостиной. С высоких потолков свисали хрустальные светильники, а стеклянные двери были задрапированы занавесками песочного цвета. Кресла и диваны были обиты ярко-голубой и кремовой тканью, подходящей под низкие столики. Над одним камином висела картина с изображением пляжа, а над другим – зеркало в позолоченной раме. По углам стояли растения в горшках и свежие цветы. Обе каминные полки были уставлены книгами.

– Вот и нынешний президент, – кивнула Лекси на пару средних лет, стоящую посреди дворика и беседующую с мисс Уилсон. – Гарри Барбанел и его жена.

Гарри, сын Эдварда

и Хелен Данцигер, богатой женщины, на которой он женился в том же году, когда признавался в любви моей бабушке. У Гарри было много волос (папа бы обзавидовался), а сам он был одет в фирменные для Нантакета красные цвета (в миру более известный как лососевый). На его жене был блестящий пиджак, а на губах – неизменная улыбка. Оба словно сошли с обложки журнала.

Они разительно отличались от взрослых из круга общения моих родителей, которые любили поспорить, вели себя непредсказуемо и обладали аурой хиппи. Я частенько ввязывалась в их дебаты и почти уже предвкушала победу, как они резко меняли тему и говорили: «Не думала ли ты стать раввином? Ты бы стала хорошим раввином, отлично споришь. Тебе стоит чаще посещать синагогу». Я вежливо отказывалась от их видения моего карьерного пути («Но почему ты не хочешь быть раввином?»). Тогда мы переводили разговор на обсуждение новой юной рабби в синагоге, которая очень хорошо читала проповеди юным сиротам, но соседке Джоан она не нравилась, потому что у той слишком прогрессивные идеи. Кто-нибудь вообще в курсе, что у этой рабби есть партнер? Дочь Сьюзан, наверное, лесбиянка, и они наверняка поженятся.

Я знала, как управиться с друзьями родителей. Сомневаюсь, что эти же методы сработают на Барбанелах.

В семь часов толпами стали прибывать гости. Люди в белых льняных брюках и черно-белых ансамблях стояли то тут, то там, держа в руках бокалы вина без ножки. Я кружила с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Бабушка действительно тут бывала? Она смеялась и наклоняла голову, как эти женщины? Стояла на этой лужайке в свободном платье, с завитыми волосами, как у героини «Удивительной миссис Мейзел»? Судя по письмам, бабушка частенько проводила тут время, но мне сложно представить подобное. Может, она не посещала такие вечеринки в качестве гостьи, а была прислугой, как я?

Бабушкина жизнь всегда казалась повестью, полной опасности и гламура. И в этой повести внезапно оказалась еще одна глава, страницы которой склеились. Бабушка так же сияла от счастья, как все эти люди? Трудно представить. При жизни она всегда казалась немного грустной.

Время от времени кто-нибудь из других официантов указывал на члена совета директоров или президента компании. Даже сенатор появился.

– Здесь всегда так? – спросила я Лекси, когда мы одновременно поставили подносы с пустыми бокалами. – Все эти люди известны.

– Все летом приезжают на Нантакет. – Ну да, скорее, один процент.

К десяти вечеринка была в полном разгаре. Нам велели пользоваться туалетом при кухне, но очередь туда была нескончаемой, и я стала искать другой. Я пошла дальше по дому, рассматривая идеальные зеркала в коридоре и небольшие столики со свежими цветами. Мне удалось найти еще одну ванную, полную толстых пушистых полотенец, морских ракушек и изданий старых газет. Господи, эта ванная наряднее, чем вся моя комната.

На обратном пути я заглянула в пустой зал и заметила фотографии в рамках и картины. Я остановилась.

Если взгляну одним глазком, ничего же страшного не случится?

Я пошла дальше по коридору, все мои чувства

максимально обострились. Я отдавала себе отчет в том, что здесь нельзя находиться. В этой части дома шум вечеринки был приглушен, словно все происходило в другом мире. Что я вообще ищу? Фото бабушки? Письмо в рамке? Ха.

Дверь справа резко распахнулась.

Я отпрыгнула назад, но вышедший мужчина меня не заметил, рванув в обратном направлении. Дверь стала медленно закрываться, и я увидела, что это кабинет с огромной картиной, на которой был изображен океан. Да будет вам известно, эта картина напоминала произведения Моне.

Я просунула ногу, чтобы дверь не успела закрыться.

И застыла. Как та девушка в «Парке юрского периода», которая пыталась убежать от динозавров, как жертвы Медузы, которые встретили ее взгляд. Потому что я обычно так не поступала. Я не врывалась в чужие дома. Не нарушала правила.

Но картина…

Где-то неподалеку раздался смех, и я нырнула в кабинет и захлопнула дверь. Я прислонилась к ней, сердце бешено колотилось, ладони вспотели. Я могла угодить в серьезные неприятности. Нужно уходить. А если я открою дверь и кто-то меня увидит? И арестует за незаконное проникновение? И бросит меня в тюрьму? На Нантакете вообще есть тюрьма? На Нантакете должна быть тюрьма. Кто сидит в тюрьме на Нантакете? Должники? Безумные водители? А если они выставят залог, но никто не заплатит, а родители слишком далеко…

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, досчитала до десяти. Все хорошо. Дыши.

Это важно помнить.

Я подошла к висящей на стене за громадным столом картине в раме, написанной масляными красками.

«Сомневаюсь, что мне с точностью удастся изобразить свет моря, даже если буду рисовать всю оставшуюся жизнь».

Но на этой картине свет был идеален. Художник с помощью зеленых и желтых оттенков изобразил свет, проникающий в водные глубины, и океан словно светился. Я привыкла к картинам, на которых океан внушал чувство тревоги или казался прохладным – немногие картины вызывали у меня желание войти в воду.

В правом нижнем углу на голубом фоне выделялись белые буквы. Почерк был небрежным, но даже так инициалы отчетливо проглядывались: Э и Б.

Я подняла руку, чтобы провести пальцами по буквам, но годы визитов в музеи заставили меня сдержаться. Вместо этого я наклонилась и задержала дыхание, словно могла окунуться в эти волны. Больше мне не нужны были доказательства. Это был Барбанел. Эдвард Барбанел писал моей бабушке любовные письма.

Я отстранилась и оглядела комнату. Кабинетом явно часто пользовались: на столе валялись бумаги и ручки, у стен стояли забитые книгами шкафы. Пол из темного дерева покрывал роскошный ковер, но я видела лишь мерцание. Под картиной был установлен камин, а справа у окна располагалась ниша, закрытая тяжелыми бархатными занавесками – идеальное укрытие, чтобы свернуться калачиком и читать.

Я уже незаконно проникла в чужие владения – это кошерно, если я немного осмотрюсь, или, пока не поздно, стоит улизнуть? Ладно, наверное, это не сто процентов кошерно, но точно больше походит на зефир, чем на бекон.

С опаской, словно ходьба с оглядкой по сторонам мне поможет, я подошла к книжным полкам и осмотрела корешки. Одна научно-популярная литература: книги про бизнес, историю и бухгалтерское дело. Забавно. Продолжив, я заметила более плоские корешки с рукописным текстом. В переплете. Я встала на колени и наклонила голову, чтобы получше рассмотреть названия.