Лето разноцветно-косолапое

Калмыков Павел Львович

— Тедди, вернись! У нас не убегалки, а прятки! Прятаться надо здесь, на полянке!

Белый Умка зачем-то припал к траве и прикрыл лапой нос.

— Зачем ты нос-то закрываешь? — удивилась медведица.

— Мама так учила, — ответил Умка. — Белого медведя на снегу не видно. Только чёрный нос надо прятать — и тогда тюлень тебя не заметит. — Умка почесал затылок и сообразил: — Однако на траве плохо прятаться. Нужен зелёный мех.

— А что же ты, Бхалу, вообще никак не спрятался?

— У-у-у… Я хотел в дупло спрятаться. А дупла и нет.

— В дупле, в дупле… Разве

больше и прятаться негде? Девочки же где-то спрятались. Кстати, надо их поискать. Где может быть Коала?

— Да не спряталась она! — сказал подбежавший Тедди. — Вон она, на спине у вас висит, хитро улыбается.

— A-а, верно. Тогда поищу хоть Панду.

Аксинья Потаповна внимательно огляделась, но чёрно-белой медведевочки нигде не было видно. Тогда вожатая принялась обшаривать полянку — пенёк за пеньком, кустик за кустиком, кочку за кочкой. Панда всё никак не находилась. Тут и медвежата включились в поиски. И попутно открыли множество замечательных мест, куда бы можно было спрятаться. Вот хотя бы за большой зубастой корягой. Или под крутым речным бережком. Или на кривой старой ольхе (с дуплом, между прочим). В дупле жил дятел, а Панды там не оказалось.

— Панда, выходи! — стали кричать медвежата. — Вылезай, Пай Сюн, ты выиграла!

Но Панда всё не появлялась. Вожатая понемногу стала волноваться: пропал ребёнок. Было пять — осталось четыре. Где ещё искать?

И тут её внимание привлекла сорочья трескотня. Четыре сороки беспокойно скакали по веткам берёзы, наперебой кричали, а с разных концов к ним слетались новые сороки: ещё одна и ещё… Длиннохвостые, белобокие, крикливые, каждая трещит, ни одна не слушает. Только некоторые слова разобрать удаётся: «Гнездо… сорока… медведь-сорока!» И только теперь Аксинья Потаповна разглядела: высоко на берёзе, приникнув к стволу, замерла Панда. Чёрно-белая, точно как сорока. И как берёзовый ствол. А чуть выше, на ветвях, — сорочье гнездо. Вот птицы и беспокоятся.

— Слезай, Пандочка, — позвала медведица. — Пока не заклевали, а то вон их сколько.

И Панда ловко спустилась. Застенчивая, но втайне довольная.

(Панды вообще все застенчивы. Живут они в бамбуковых лесах в Китае, у подножия Тибетских гор, питаются бамбуковыми листьями. Человеку увидеть панду удаётся очень редко. К сожалению, бамбуковые медведи не только от человека прячутся, но и друг друга стесняются. Оттого и любовь у них нередко бывает несчастная — полюбят друг друга, а сказать не решаются. Вот почему панд осталось на свете совсем мало.)

Медвежата быстро всему учатся, скоро научились и прятаться. Оказалось, хорошо прячется Коала: маленькая, скроется под широким листом шеломайника — найди-ка её! Чёрному Тедди не хватало выдержки: едва Аксинья Потаповна отправлялась на поиски, как юный барибал тут же выскакивал из своей засады и со всех лап мчался к «водильной» берёзе, стучал по стволу и кричал:

— Туки-та, туки-та!.. Всё решает быстрота!

Умку, разумеется, надо было искать у реки. Или прямо в реке, под водой.

Речка быстрая, скачет по валунам, рябит и пенится, поди разбери, что там на дне белеется — камень или медвежонок. Вот если заметишь, как чёрный нос из воды высунулся, чтобы воздуха набрать, — тогда-то Умка и попался.

А как-то раз Аксинья Потаповна обыскивала бережок и за большой корягой увидела чёрное ухо и белый бок.

— Туки-та, Панда! — обрадовалась вожатая и поспешила к водильной берёзе.

Но там её поджидала другая Панда.

— А вот и не нашли вы меня, — сказала она обиженно. — Я сама затукиталась.

— А кто же за камнем прячется? — не поняла вожатая.

— Обознатки-перепрятки! — Из-за камня вышел чёрно-белый Умка, очень довольный собой. — Охотничья хитрость!

На самом деле не было никакой хитрости, просто он поскользнулся и перепачкался в глине, вот и стал похож на Панду.

— Ох, устала я вас искать, — вздохнула тогда медведица. — Всё я да я. Давайте-ка я вас научу до пяти считать, да и будете искать сами.

— У-у-у, ну пожалуйста, Аксинья Потаповна, ну ещё разик, — стали просить медвежата. — Мы больше не будем перекрашиваться.

— Ладно, в последний раз, — со вздохом согласилась вожатая.

Зажмурилась и начала говорить новую считалку, сложенную по австралийским мотивам:

— У медведей на бору Поселилась Кенгуру. «Ну-ка, прячьтесь, медвежата, Я вам уши надеру!» Раз! Два!..

А «три» не сказала — открыла глаза посмотреть, что там опять за шум да гам. И увидела суету вокруг толстой ольхи — той самой, дуплистой. Из дупла торчала задняя половина лохматого медвежонка и дрыгала в воздухе пятками, а вокруг порхал востроклювый дятел и клевал эту заднюю половину короткими очередями, успевая между делом браниться:

— Куда лезешь! Куда лезешь в чужую квартиру, форточник рыжий! Ну-ка, вылезай, кому говорю!

Ha помощь лохматому другу полез чёрный медвежонок Тедди, но получил клювом по носу, замахал передними лапами и кувырком полетел в траву.

Подбежал к дереву и Умка; лазить по стволам он был не мастер, но с рычанием тряс ольху, в надежде, что Бхалу вывалится из дупла. А главный шум создавали сороки, охочие до чужих скандалов.

— Папаша, успокойтесь, — обратилась к дятлу медведица. — Ну, ошибся ребёнок. Видите, застрял. Сейчас вытащим.

И она, обхватив ствол лапами, стала взбираться на дерево. Медведица покряхтывала, ольха поскрипывала, а папаша дятел не уставал возмущаться:

— Ну правильно, теперь весь дом мне разломайте, благодетели! У меня там, между прочим, жена, дети!

Вообще-то взрослые медведи не лазят по деревьям: тяжелы очень — все ветки обломаешь, всю кору сдерёшь когтями. Но если уж надо, то куда деваться?

Юные богатыри Умка и Тедди придерживали дерево снизу, чтобы не рухнуло.

— Вот так-то оно, — пропыхтела вожатая, похлопав беспомощного Бхалу по задней части, — ты застрял, а я тащи.