Лето с капитаном Грантом

Иванов Сергей Анатольевич

От них легко было укрыться, над ними можно было смеяться. Про них забывали еще до того, как они кончались. Про них говорили: «Дождик? Это хорошо — грибы пойдут».

Жене, например, казалось, что небо почти все время безоблачное. Огорчало его только одно: слишком уж быстро проходили дни. Это было странно. Каждый день тянулся долго, он был наполнен очень многим: впечатлениями, красотой берегов, разговорами. И всяких эмоций тонны. Непонятно, как все это вмещается в один всего день… А вот неделя проскакивает — не успеешь опомниться. В Москве не так.

Раньше,

куда бы Женя ни поехал, он скучал по Москве. Даже сам не мог объяснить, по чему именно скучает. По родителям? Вроде нет. По дому? По двору? По школе? Нет. Именно по Москве. По её запаху, по шуму, по асфальту, по толпе.

По тесноте вагона метро. По вороне перед окном, которая всегда ухитряется будить его утром еще до будильника. Хотелось в Москву.

Теперь ему не хочется, чтобы поход кончился. Пусть бы еще долго продолжался этот путь по реке, байдарка шла бы, оставляя невидимый след на прозрачной воде речки Демы. И берега, бархатные, ярко-зеленые, проплывали бы мимо. А впереди сидит Андрей, лучший друг, которому ничего не надо объяснять — он и так все понимает. И лишнего не спросит. А вокруг хорошие люди, которые откуда-то знают секрет, как надо жить среди себе подобных. С ними легко и просто, никто тебя ничему специально не учит, а ты сам многому научился у них. И они с готовностью приняли тебя, хотя видят впервые. Как будто сказали без слов: «Ты относишься к людям честно? Не шкурничаешь? Ты, значит, нам подходишь».

— Что, Евгений, задумался? — спросил Адмирал. — Жалко, что поход к концу?

Женя вздрогнул. Как Адмирал догадался? Он никому не говорил, даже Андрею.

— Да жаль немного, — промямлил Женя. Разве расскажешь, как трудно будет ему без них? И особенно — без одного человека.

— Замечательное состояние, — сказал Адмирал. — Поверь, просто великолепное. Ты его сохрани. Если до конца похода продержишь это чувство, увидишь, как хорошо тебе будет: и в походе не надоело, и домой хочется.

— Это кому здесь домой хочется? — Инна стояла в новом розовом свитере, стройная, высокая, щеки розовые, ямочки у подбородка. Совсем девчонка. — Тебе, Женя, домой хочется? А мне вот ни капли. Работа, дом, работа. Что за жизнь?

— Да нет, мне здесь нравится, — сказал Женя. А что он еще может ей сказать? Что не представляет, как будет теперь жить без нее? Как ему не видеть ее розового лица, не слышать тихого смеха, не следить украдкой, как трогательно тонкая рука ведет по воде весло и серебряная вода подчиняется этому веслу?.. Не скажешь, не объяснишь. Ни ей, никому. Ни себе самому.

— Женя, Женя, смотри, где я! — закричал Алешка. Он сидел на толстом сосновом суку и болтал босыми ногами. — Сам залез! Никто не подсаживал даже! Женя!

— Слезай, не выдумывай, — весело сказала Инна. — Я дежурю, некогда мне, Алешка, с деревьев тебя снимать.

— Меня Женя снимет! Правда, Женя?

Однажды Жадюга сказала про Инну:

— Удивительный дар доброжелательности. Этому надо учиться. Всех любить — это так трудно.

После того большого

дождя Андрей стал по-другому видеть Диму. Раньше замечал одно, а теперь — совсем другое.

Вот они причалили к берегу, останавливаются на ночлег. Дима выволок на песок свою лодку, сел под кустом, блаженно закурил. Нет, он не отлынивает от работы. Но он — курящий человек, на ходу курить неприятно и вредно, вот он и курит, удобно усевшись на бревнышке. Тем более что его байдарка уже на берегу, он никого не обременяет своим грузом. И другим помочь Дима не откажется, пусть только скажут. Но никто ни о чем его не просит. Отдыхает Дима — пусть отдыхает. Иногда Капитан насмешливо посматривал в его сторону. Иногда Адмирал бурчал что-то про себя. Но замечаний не делали. Да и посматривали не очень часто — делом были заняты, тут не до Димы. Все помогали всем. Дима — только себе.

Иногда Андрею хотелось сказать Диме что-нибудь язвительное. Он легко придумывал ядовитые слова и шептал их, когда Дима не мог его слышать. Но все понимающий Адмирал как-то напомнил:

— За двадцать четыре дня человека не переделаешь. Больше он с нами не пойдет, а сейчас не заводи волынку. От волынки всем будет тошно.

И Андрей старался сдерживаться.

Один раз он поделился своим негодованием с Женей, но Женя неожиданно сказал:

— Хватит тебе, Андрей, бороться за справедливость.

— Привет. — Андрей даже остановился, разговор происходил в лесу, они собирали грибы. Андрей поставил корзину на землю и уставился на Женю. — А за что, по-твоему, надо бороться? Конечно, за справедливость.

— Но справедливость у тебя своя, а у Димы — своя.

— Да? Женщины работают, а он под кустом сидит. Ничего себе справедливость!

— Это ты видишь. А он видит, что свою работу сделал, а чужую не обязан.

— «Не обязан»! А остальные обязаны?

— А ты что, чужую работу делаешь?

Женя смотрел весело. Он так смотрел, как будто решил задачку, которая Андрею не по зубам.

Андрей вспомнил мешки с продуктами, которые они с Женей таскали к стоянке. Палатку Инны, которую иногда ставил Андрей, иногда Женя, иногда Адмирал — кто успеет.

— Делаешь ты, Андрей, чужую работу?

— Вроде свою, — озадаченно ответил он.

— Ну вот. Значит, для тебя все справедливо, и нечего ерепениться.

— Ага! А то, что Алешка надувает матрасы, — это тоже справедливо? Для всех, заметь, надувает.

— А ты попробуй их у Алешки отобрать, — засмеялся Женя.

И Андрей перестал спорить. Потому что Женя был прав.

Своя работа, чужая работа — все зависит от того, как ты относишься к этой работе. А главное — к этим людям.

А поговорить с Димой Андрею иногда хотелось. Не ссориться, не выяснять отношения, а просто поговорить. Объяснить что-то. Он, Андрей, например, считает, что «сачковать» — хамство. А Дима как считает? Что не помогать слабым — непорядочно. Может быть, Диме этого просто не объяснили в свое время? Но однажды он оставил эту мысль — говорить с Димой.