Лето в большом городе
Шрифт:
Мы пробираемся в сторону, где я заметила импровизированный бар на длинном фанерном столе.
— Эй! — голос восклицает. Это голос высокомерного белокурого парня из нашего класса. Капоте Дункана. Он обнял высокую, болезненно худощавую девицу с выступающими скулами, так словно они айсберги. Она должно быть модель, думаю я, в досаде понимая, что, может быть, Лил была права насчет возможностей Капоте заполучить девочек.
— Я просто рассказывал Сэнди? — говорит он, с небольшим южным
— Вообще — то, я думала о Генри Джеймсе, — Лил выкрикивает в ответ.
— Кто Генри Джеймс? — спрашивает девушка по имени Сенди. — Он здесь?
Капоте улыбается, как если бы девушка сказала что — то очаровательное и обнимает её.
— Нет, но он мог быть, если ты хочешь.
Теперь я знаю, что я была права. Капоте мудак. И так как никто не обращает внимания на меня во всяком случае, я планирую взять напиток сама и догнать Лил позже.
Я поворачиваюсь, и вот когда я замечаю её. Рыжеволосую девушку из Сакс. Девушку, которая нашла мою Кэрри сумочку.
— Привет! — я говорю, отчаянно размахивая руками, как будто я встретила старого друга.
— Привет что? — она спрашивает, делая глоток пива.
— Это я, помнишь? Кэрри Брэдшоу. Ты нашла мою сумку, — я держала сумку у её лица, чтобы напомнить ей.
— Да, точно, — говорит она, без особого восторга.
Она, кажется, не склонна продолжать разговор, но по какой — то причине, я делаю. У меня вдруг есть желание успокоить ее. Понравится ей.
— Почему ты этим занимаешься, в любом случае? — я спрашиваю. — Протесты?
Она смотрит на меня высокомерно, как будто она с трудом может удосужиться ответить на этот вопрос.
— Потому, что это важно?
— Ох.
— И ещё я работаю в реабилитационном центре для женщин. Ты должна когда-нибудь придти туда добровольцем. Это вытрясет вас из вашего безопасного мирка, — говорит она, перекрикивая музыку.
— Но...ты ведь не думаешь, что все мужчины подонки?
— Нет. Потому что, я знаю все мужчины подонки.
Я не имею понятия, почему говорю об этом. Но я не могу позволить ей уйти.
— А что на счет любви? Я имею в виду, как у тебя может быть парень или муж, если мы знаешь эту фигню?
— Хороший вопрос. — Она делает еще один глоток пива и пристально оглядывает комнату.
— Я имела в виду то, что я сказала, — я кричала, пытаясь привлечь ее внимание. — О благодарности. Могу ли я купить тебе чашку кофе или что-то еще? Я хочу узнать больше. . . о том, чем ты занимаешь.
— В самом деле? — спрашивает она, с сомнением.
Я
— Хорошо, — говорит она. — Я думаю, ты можешь мне позвонить.
— Как тебя зовут?
Она медлит.
— Миранда Хоббс. Х — О — Б — Б — С. Ты можешь достать мой номер из справочника.
И как только она уходит, я киваю, делая набор движений пальцем.
Глава 7
Это китайский шелк 1930 года.
Я прикасаюсь к синему материалу с любовью и переворачиваю его. На спине вышит золотой дракон. Платье, возможно, стоит больше, чем я могу себе позвонить, но я все, же примеряю его. Рукава свисают по сторонам, как сложенные крылья. Я могла бы в этом действительно летать.
— Хорошо выглядит, — добавляет продавец. Хотя "продавец" это наверное, не совсем подходящее слово для парня в шляпе в форме свиного пирога, в клетчатых штанах и в черной футболке Рамонс. Быть может "Поставщик" более уместное здесь слово. Или "дилер".
В магазине винтажной одежде мне позвонила Моя Старая Леди. Имя, которой оказалось удивительно уместным.
— Где вы нашли эту вещь? — спрашиваю я, готовая убрать одежду, но слишком напуганная, чтобы спросить цену.
Хозяин пожимает плечами, — Люди приносят вещи. По большой части это вещи их старых родственников, которые умерли. Для одних людей это мусор, для других сокровище.
— Или одна женщина, — поправляю я его. Я собрала все свое мужество. — Как бы там не было, сколько стоит это?
— Для тебя? Пять долларов.
— Оуу, — я вытягиваю руки из рукавов.
Он крутил головой взад — вперед, рассматривая. — Сколько вы можете заплатить?
— Три доллара?
— Три пятьдесят, — говорит он. — Эта вещица лежала здесь месяцами. Мне нужно избавиться от нее.
— Договорились, — говорю я.
Я вышла из магазина все еще одетая в халат, и пошла обратно к Пэгги.
Сегодня утром, когда я попыталась встретиться лицом к лицу с машинкой, я в очередной раз потерпела неудачу. Семья.
Я думала, я могу написать о своей семье, но неожиданно они стали для меня так же чужды, как и французы. Французы наталкивают меня на мысль о "La Grenouille", а это в свою очередь напоминает мне Бернарде. И о том, что он еще не позвонил мне. Я думала о том, чтобы позвонить ему, но сказала себе не быть слабохарактерной.
Спустя ещё час, за время которого я подстригла ногти на ногах, успела расчесать и снова запутать волосы и обследовать лицо на предмет угрей.
— Что ты делаешь? — потребовала Лил.