Лето в большом городе

Бушнелл Кэндес

—Я знаю.

—Я бы хотел познакомиться с Бернардом Сингером, — говорит Райан. — Почему бы нам, не встретится с вами позже и не выпить, ребята?

—Было бы отлично, — говорит Мэгги.

Как только они уходят, я стону.

—Что? — спрашивает Мэгги, несколько оборонительно, зная, что она сделала что-то неправильно.

—Я не могу привести их к Бернарду.

—Почему? Райан милый, — она говорит, как будто он единственный нормальный человек, которого она когда—то встречала. —

Я думаю, я ему нравлюсь.

—Он помолвлен.

—И? — Мэгги берет меню. — Ты слышала его. Её здесь нет.

—Он флиртует. Это ничего не значит.

—Я тоже флиртую. Так что это идеально.

Я ошибалась. Мэгги изменилась. Она стала секс-наркоманом. И как я могу объяснить по поводу Бернарда.

—Бернард не захочет с ними встретиться.

—Почему нет?

—Потому, что он старше. Ему тридцать.

Она смотрит на меня с ужасом.

— О боже, Кэрри. Тридцать? Это отвратительно!

Глава 14

Учитывая отношение Мэгги, я решаю не представлять ее Миранде после всего. Они, возможно, сильно подерутся из-за секса, и я буду в самом центре всего этого. Вместо этого, мы бродим вокруг квартала Виллидж, где экстрасенс читает Мэгги карты Таро.

— Я вижу мужчину с темными волосами и голубыми глазами.

—Райан, — пищит Мэгги, и потом я беру ее на прогулку в Вашингтонский Парк Квадрата.

Здесь обычный ассортимент уродов, музыкантов, торговцев наркотиками, кришнаиты, и даже двое мужчин ходят на ходулях, но все, о чем она может говорить о том, что здесь нет травы.

—Как они могут звать это парком, если везде грязно?

—Здесь возможно была трава, когда-то. И здесь деревья, — я указываю.

—Но посмотри на эти листья. Они почернели. И даже белочки грязные.

—Никто не замечает белок.

—Они должны, — говорит она. — Я говорила тебе, что собираюсь стать морским биологом?

—Нет.

—Хэнк — майор биологии. Он говорит, если ты морской биолог, ты можешь жить в Калифорнии или во Флориде.

—Но ты не любишь науку.

—О чем ты говоришь? — спрашивает Мэгги. — Я не люблю химию, но биологию обожаю.

Это новость для меня. Когда мы ходили на биологию в прошлом году, Мэгги отказалась запоминать имена видов и типов, говоря, что это глупо, и никому это не пригодится в настоящей жизни, так, зачем беспокоится.

Мы еще немного походили вокруг, пока Мэгги не стало проблемно с этой жарой и со всеми этими странными людьми, как она говорит и пока она не получила еще один волдырь.

Когда мы вернулась в квартиру, она объясняла

преимущества кондиционирования воздуха. К тому времени, когда мы должны были пойти встретиться с Бернардом, я была на грани.

Тут она начала противится, чтобы идти в метро.

— Я никогда сюда не вернусь, — заявила она. — Здесь воняет. Я не понимаю, как ты выносишь это.

— Это лучший способ добраться куда нужно, — говорю я, стараясь заставить её пойти вниз по лестнице.

— Почему мы не можем взять такси? Моя сестра и мой зять сказали мне брать такси, потому что это безопасно.

— Они тоже дорогие. И у меня нет денег.

— У меня есть 50 долларов.

Что? Я хотела, чтобы она сказала мне, что у неё есть деньги раньше. Она могла заплатить за наши гамбургеры.

Когда мы находимся в безопасности в такси, Мэгги говорит своё заключение о том, почему Ньюйоркцы ходят в черном.

— Это всё потому, что здесь так грязно. И черный цвет не показывает грязь. Можешь вообразить, на что бы их одежда была похожа, если бы они носили белый? Я имею в виду, кто носит черный летом?

—Я ношу, — говорю я, в замешательстве от того, что я в чёрном.

Я одета в черную футболку, черные кожаные штаны, на два размера больше, которые я купила по 90% скидке в одном из тех дешевых магазинов, на Восьмой Улице и в туфлях с острым носком, черного цвета и на высоких каблуках с 1950-ых годов, что я нашла в винтажном магазине.

—Черный — для похорон,— Мэгги говорит. — Но, возможно, жители Нью-Йорка любят черное, потому что они чувствуют, что они умерли.

—Или, может быть, впервые в своей жизни они чувствуют, что они живы.

Мы застряли в пробке около торгового центра Макэс, и Мэгги открывает окна, обмахиваясь рукой.

— Посмотрите на всех этих людей. Они не живут, а выживают.

Я должна признать, она права в этом. Нью-Йорк это выживание.

—С кем мы снова встречаемся? — спрашивает она.

Я вздыхаю.

— Бернардом. Парнем, с которым я встречаюсь. Драматургом.

—Пьесы — это скучно.

—Бернард не согласится с тобой. Так, что не говори, что они скучные при встречи с ним.

—Он курит сигары?

Я уставилась на нее.

—Ты сказала, что ему за тридцать. Я представляю его курящим трубку и носящим шлепанцы.

—Тридцать — это не старый. И не говори ему мой возраст, то же. Он думает, что мне девятнадцать лет или двадцать. Таким образом , тебе должно быть девятнадцать или двадцать то же. Мы — второкурсники в колледже. Хорошо?