Лето в горах
Шрифт:
Хорошо и уютно дома, когда на улице крутит метель. Совсем бы хорошо, только мать неважно себя чувствует, лежит на кровати и, наверно, спит, а девочки никак не угомонятся, рвут друг у друга ленточки и кричат — нет, не кричат, а вопят так, что Зауреш ничего не соображает. Так ей, пожалуй, никогда не закончить уроков, а ведь надо еще повторить стихи и успеть хоть немного полепить. Хорошо бы их спать уложить, а то обязательно подсядут, станут просить пластилин, а пластилина и так мало — неизвестно, хватит на верблюда или нет. Ой, как кричат!..
Сейчас двойняшкам уже не до
И вдруг задумывается: почему это мама молчит? Почему не одернет девочек, не прикрикнет на них? Зауреш оглядывается на кровать: маме плохо. Так, наверно, плохо, как никогда. Мать лежит на боку, упираясь руками в стенку, и сдержанно стонет. Зауреш подлетает к сестричкам, дает по затрещине одной и другой.
— Что с тобой, ма?
Мать поворачивает лицо к Зауреш — измученное, с темными невидящими глазами. Младшие сестренки, примолкшие было, испуганно — сразу и вместе, как по команде, — начинают плакать. Мать кладет руку на голову Зауреш.
— Оденься, пойди к баскарме [8] , пускай пришлет машину…
Наверно, ей сразу становится легче, потому что она поднимается, прислоняется спиной к стене, вытирает платком мокрое лицо и склоняет голову набок, словно прислушиваясь к чему-то. Глаза ее при этом светлеют, и девочки, глядя на мать, тут же затихают.
8
Баскарма — председатель колхоза.
Дорога к баскарме нелегка. Зауреш качается, как пьяная, низко пригибается, обжимая полы шубейки, рвущейся из рук, и долго плутает в снежной кутерьме, смешавшей все на свете: дома и деревья, телеграфные столбы и заборы, небо и землю.
Кочубай-ага спит. Пока жена будит его, расталкивая, просыпаются мальчишки — Чотур, Мирзахан и Эльдар; один лишь грудной Раис сопит в своей колыбельке, свисающей с потолка. Мальчишки вылезают из-под одеяла, пялят на Зауреш глаза, зевают и улыбаются ей.
— Спите! — кричит мать, и они снова залезают под одеяло. Оно у них одно на троих, и они возятся под ним, перетягивая каждый на себя.
Со сна Кочубай-ага долго не может взять в толк, что от него хотят. Только выпив воды и еще раз выслушав девочку, он одевается.
— Зачем тебе идти самому? — говорит жена. — Не можешь Ивану позвонить, чтобы поехал?
— Сапара надо уважить.
Сапар, отец Зауреш, — главный животновод в колхозе и приятель баскармы.
Едут они в «газике». Метель, еще недавно бесшабашная и дикая, сейчас становится тише. Толстый Кочубай-ага спокойно держит свои короткие руки на руле. Сильными огнями от фар расталкивая снежную речку, «газик» плывет в ней, качаясь, как упрямый кораблик.
У дома лаем их встречает Джулька. Баскарма торопливо выскакивает из «газика», входит в дом, но, увидев Дамеш, уже одетую, спокойно улыбается. Он сгребает ее в охапку
— Что ты делаешь? — пугается Дамеш.
— Достаточно ли ты тяжела и не рано ли везти?
Дамеш поправляет платок на голове:
— Ну и как?
— В самый раз!
— Может, ты еще знаешь, кто у меня будет?
Кочубай-ага осматривает ее.
— На этот раз мальчик, можешь мне поверить. Слава богу, у меня их четыре, умею разбираться. Сапар будет доволен. Теперь ему не открутиться — поить меня будет три дня. — Баскарма хлопает себя по животу.
— Ты же не пьешь, — говорит Дамеш. — Доктор тебе запретил.
— Пускай доктор запрещает своей бабушке. Чтобы я не выпил по такому случаю?
Он смешно подпрыгивает, этот Кочубай-ага, большой шутник и балагур, хлопает по своим сапогам, но как только Дамеш закрывает глаза и проводит рукой по лицу, перестает веселиться, обнимает ее за плечи и ведет к дверям.
— Доченька, — говорит мать, задерживаясь у выхода, — весь дом на тебе остается. Попроси тетю Марусю, она поможет по дому, если надо…
Двойняшки цепляются за мать, но Зауреш оттаскивает их, и они тихонько скулят.
— Я вернусь скоро, дорогие мои…
Зауреш прижимается к ее плечу и горячо шепчет:
— Привези нам мальчика, ладно? Девочку не надо…
— Какой разговор! — кричит Кочубай-ага. — Раз я сказал — мальчик, значит, будет мальчик.
Как только они выходят, в дом врывается метель, она колотит в стены, гоняется за вспугнутыми тетрадками, колышется в занавесках над зеркалом. Лязгая зубами, Зауреш приникает к узкому окошку и смотрит, как в свете фар мечется снежный клубок — это Джулька прыгает перед машиной, заливаясь лаем.
Когда «газик» выезжает со двора и исчезает в темноте, Зауреш становится так одиноко и страшно, что она начинает плакать. Вслед за ней ревут и двойняшки. Зауреш вытирает слезы и кричит на сестер. Кричать нечего, они ведут себя тихо, но так надо: пускай знают, что теперь Зауреш здесь главная и сестры обязаны слушаться ее. Она кормит девочек кислым молоком с лепешками и укладывает спать. Теперь она им все равно как мать. Девочки покорно дают себя раздеть, послушно ложатся, прижимаются друг к дружке и тотчас засыпают.
В доме тихо, только метель пронзительно и тонко гудит в печной трубе. Зауреш приносит кизяку и растапливает на ночь печку. Огонь долго воюет с ветром, гудящим в трубе, фыркает, задыхается дымом, плюется и стреляет искрами, но печка все же начинает весело гудеть, втягивает весь дым из комнаты и выталкивает его по трубе в стужу и метель.
Теперь, когда сестренки спят, можно заняться верблюдом. Зауреш напряженно вглядывается в пластилин, обминает его пальцами, вспоминая, как выглядит верблюд. Но пальцы не слушаются, они лепят не верблюда, а мальчика, да, именно мальчика, и, наверно, такого, какого хотелось отцу. Получается круглый, ушастый, с глазами навыкате малыш, со ртом до ушей, с длинным чубчиком на остриженной голове. Он стоит на своих крепких ножках и смотрит из-под приподнятой руки, следя за летящим орлом. Правда, орла здесь нет, но его нетрудно представить.