Лето в горах

Полетаев Самуил Ефимович

— Ладно, зайду, — обещает он. — Чего о цене раньше времени говорить? Может, там и делов никаких.

Как-то Илья нашел временную работу — договорился наладить в совхозе электроводокачку. Вернулся в поселок вечером под выходной, зашел во флигель, а Таня уже спит в своем фонарике. Айгерим не дала будить ее, только приоткрыла полог. Осторожно коснулся он ее тугих косичек, перевязанных ленточкой, погладил смуглую щеку и вздохнул. «Налилась-то как!» — подумал он и заметил пестрое платьице на спинке стула. Почесал себе висок, припоминая, откуда бы оно, но, так и не припомнив, ушел спать — крепко устал он, навозившись с водокачкой.

Утром Илья встал пораньше, сходил на базар, накупил разных разностей — и Тане,

и Айгерим. Возвращаясь к гостинице, слышит странные звуки — вроде бы шакалы воют. Оглядывается, видит двух мальчишек — приличных вроде мальчиков, отмытых, приодетых, в сандалиях и носочках, — однако голосят они так, что хоть уши затыкай. Помахал им вежливо рукой: нельзя ли, дескать, потише? Но те на него ноль внимания. Тогда он прошел через гостиницу во двор и увидел Таньку, одетую в незнакомое пестрое платье; приставив руки ко рту, тоже верещит нечеловечьим голосом.

С ума, что ли, сошли?

Танька вырвала из его рук авоську. Илья подумал — помочь нести, а она выгребла из нее дыню — и на улицу.

Оставив покупки на кухне, Илья заторопился сон. Очень ему интересно проследить, что это дочка с дыней будет делать. Выходит на улицу, а ребята уже в конце ее бегут, потом заворачивают влево, к реке.

Пока он гнался за ними, под сердцем стало горячо, он устал и побрел шагом, а на автобусной станции присел на скамейку и увидел ребят, бежавших по откосу к реке. Что это они делают?.. Ай да друзья! Илья не поверил глазам. Мальчишки вцепились в дыню, тащат ее в разные стороны, плюют друг в друга и даже лягаются ногами. Хотел Илья встать и спуститься вниз, чтобы вложить мальчишкам ума, но вдруг Танька, с интересом наблюдавшая за их возней, тихая дочка его, не обидевшая в жизни даже комара, стукнула по голове сперва рыжего, а потом другого, чернявенького, с глазами, блестящими и хитрыми, как у лисы. Мальчишки сразу успокоились и только нетерпеливо сопели, глядя, как Танька, вытащив из-за пазухи перочинный нож (этого еще не хватало!), делила дыню на части. А когда поели, стали окатывать друг друга водой. Танька не вытерпела и тоже присоединилась к ним, И совсем уже мокрые, прыгая с камня на камень, побежали к мосту. Сперва швыряли галечник в воду, потом вскарабкались по насыпи под нижние балки моста и стали виснуть на них и прыгали вниз, чуть не в самую воду. И Танька, болезненная его дочка, не отставала от мальчишек, тоже висла на балках и тоже прыгала вниз. А ведь машины поверху идут!

Неизвестно, сколько бы они прыгали так, но тут на стоянку прибыл автобус. Ребята кинулись в толпу пассажиров и стали проталкиваться к дверям безо всякой очереди.

— Безобразие! — кричали пассажиры, а кто-то даже вспомнил нехорошим словом родителей.

И тогда Илья встал со скамейки и пошел к автобусу, чтобы угомонить разбойников, но ребята уже успели проникнуть внутрь, двери захлопнулись, и автобус, страшно взревев, уплыл, мягко покачиваясь, как на волнах.

— Ничего, скоро другой придет, — успокоил его пассажир, не поспевший к посадке.

Но Илья не стал слушать его и помчался за автобусом. Глупо это было, но он бежал и бежал, пока не стал задыхаться. Он спустился под мост, отдохнул там немного, смочил голову водой. По мосту проехал грузовик, вниз посыпался песок, а от грохота заложило уши. «Будет вам лупцовка, а тебе, дочка, достанется больше всех», — с наслаждением думал Илья и кулаком грозил вверх, словно там, наверху, все еще находились ребята.

Пассажир, опоздавший к отправке и тоже принявший Илью за опоздавшего, все это время наблюдал за его странным поведением: у человека, наверно, страшное горе, если он так убивается оттого, что опоздал. Но еще больше удивился он, когда подошел другой автобус, а Илья не бросился к остановке. Не торопясь, поднимался он по насыпи, а когда, дотянув до скамейки, присел на нее и закурил, автобус уже укатил.

Илья

долго сидит на станции и смотрит на пассажиров — одни уезжают, другие подходят, поток их нескончаем. Смотрит на них и думает о том, что всю жизнь люди куда-то торопятся, стареют и умирают, а следом за ними растут дети, и у них своя большая жизнь впереди. Вспоминает свое детство в деревне, прудочек и лужайку, казавшиеся ему целым миром, и думает, что, наверно, эта долина в горах и эти снежные вершины, до которых рукой подать, и эта малая речушка, грохочущая на весь поселок, и станут для Тани тем большим миром, что были для него когда-то прудочек и лужайка в далеком и небогатом его детстве. И еще он думает, что пора ему где-то осесть и перестать мотаться по свету, потому что девочке скоро в школу, и, может быть, здесь ей будет неплохо, потому что есть у нее уже друзья и интересы, а когда и как появились они, за поездками и хлопотами он не заметил.

День намечается жаркий, и, хотя еще утро, начинает томить от духоты. Сейчас хорошо бы, пожалуй, выпить пивка. У стеклянного павильона толпится народ, и буфетчик в белом халате с закатанными рукавами бегает из павильона к печке, опрокидывая в котел сырые чебуреки.

— Эй, ходи сюда! — кричит он, заметив в толпе Илью. — Что тебя все никак не найдешь, прячешься, как скромная девушка?

Илья думает, что это относится к кому-то в очереди, но все люди оборачиваются к нему. Только все равно он ничего не понимает и удивляется, откуда знает его этот волосатый, угрюмый буфетчик. Люди расступаются, давая ему пройти, и никто не выражает неудовольствия, что кого-то пускают без очереди.

— Рахима! — кричит буфетчик в глубь павильона. — Налей, пожалуйста, пива и подай человеку.

Илья смотрит на него и улыбается, ожидая объяснения, но буфетчик заворачивает ему в газету два чебурека и машет рукой, торопясь в павильон за новой порцией сырых чебуреков.

— Как будешь свободный, заходи, пожалуйста. Испортилась кофеварка, посмотри, пожалуйста, что там такое, а?..

Поселок небольшой, и об Илье кто-то распускает слухи, что вот-де приехал мастер, который все может. И вся очередь сочувственно смотрит на него, потому что, наверно, они тоже что-то слыхали о нем как о мастере, а мастер всякому может пригодиться.

Пахнет жареным луком, перцем и дымом, и вся долина пахнет луком, словно это большая кухня под открытым небом, и все люди здесь в непонятном Илье родстве, в котором, кажется, и ему с дочкой находится свое маленькое местечко…

Сколько стоит девочка

Младшие сестренки бегают вокруг чугункой печки с гремящей трубой и отнимают друг у друга ленточки. Шум и крики мешают Зауреш. Но что поделаешь? Она привыкла работать в этом шуме. Остается решить три задачки, повторить наизусть стихи, и тогда она успеет еще полепить из пластилина.

Зауреш любит лепить из пластилина. На школьной выставке красуются сделанные ею собака, лиса и курица. Лучше всего получилась собака — даже учительница похвалила, но в этом нет ничего удивительного, потому что это Джулька, их дворовая собака. Все то время, что Зауреш лепила с нее, Джулька сидела за печкой и грызла кость. Пластилиновая собака тоже грызла кость, и учительница сказала, что Зауреш нашла собаке естественную позу.

Потом Зауреш лепила Джульку еще раз, но так больше не получалось. Просто Джулька надоела ей. Глаза бы на нее не смотрели, дуреха какая-то! Лает на всех без разбору, бегает по чужим дворам и вечно попрошайничает у соседей, будто дома ее голодом морят. Нет, Джульку лепить она больше не будет. Сегодня Зауреш попробует вылепить верблюда. Только хватит ли на верблюда пластилина?