Лето волков
Шрифт:
Он вскрикнул – не столько от боли, сколько от неожиданности. Крик перемешался с кашлем.
– Попал! Я попал! – не смог удержаться от похвальбы Юрась.
– Не говори «гоп»! Шукайте, хлопцы! – приказал командир.
Но приступ уже стихал. Блаженный покой разливался по телу, несмотря на ранение. Потом явилась боль. Но хуже боли было то, что ноге стало горячо: сапог наполнялся кровью.
– Ты туды, Сенька, а я тут, – спокойно, с ленцой, проговорил Гедзь.
Иван разрезал сапог, стянул его, едва удерживая стон. Вытащил брючный очкур и стянул ногу под коленом. И пополз
– А ну мовчать, хлопцы! – раздался голос Горелого.
Ветер вдруг стих. Иван замер. Забегал луч фонарика. Хрустнули ветки под ногами ищущих. Потом налетел новый порыв, и лейтенант смог перебраться дальше.
– Вот. Сапог резаный. Кровищи! Жилу перебило, – нашел место перевязки Гедзь. – Свети, Сенька!
– Батарейка моргае, не видно ни черта! – пожаловался Сенька. – Ну его, хай подыхае!
– Шукайте! Голову принесить! – потребовал Горелый.
Иван пополз дальше, вжимаясь в землю. Теперь ползти стало намного труднее. Ноги плохо помогали ему, он подтягивался с помощью рук, ухватывая пучки травы, ветви подроста или просто вонзая пятерни в землю.
Где-то совсем близко зашелестели шаги. Иван заполз в густой сырой папоротник. Лег на спину, чтобы видеть или хотя бы ощущать все, что делается вокруг. Нащупал гранату в верхнем кармане. Луч света пробежал совсем рядом, так что высветил в двух шагах деревце с гнездом зеленушки на небольшой высоте. Из гнезда глядели головы испуганных птенцов.
– Да там он, там… правейше! – подсказал Сеньке Гедзь.
Луч упал на заросли папоротника. Сенька не мог не видеть человека среди раскидистых узорчатых пластин, которые не были надежным укрытием. Свет лампочки, усиленный рефлектором, резанул по глазам Ивана. Заметил, безусловно, заметил! Иван вставил палец в кольцо чеки. «Фенька» во внутреннем кармане казалась раскаленной, вот-вот взорвется сама. Перед ним темнела неясная фигура, казавшаяся очень высокой. Луч света вдруг ушел вверх, и лейтенант ясно увидел веснушчатое лицо Сеньки, придерживавшего станок пулемета на одном плече и карабин на втором.
Сенька хотел, чтобы лейтенант его узнал.
– Не, просто мох на пеньке, – сказал Сенька Гедзю.
И ушел, не оглядываясь. Свет погас. Раздался голос Горелого:
– Нема?
– Капут батарейке! – крикнул ему Сенька. – Вон туды идите! Там вроде шебуршилось.
Шаги и голоса удалялись. Ветер гулял по вершинкам. С хрустом упала огромная ветка, обламывая более мелкие. Уже можно было различить на небе быстро бегущие облака. Но в лесу было совсем темно. Гедзь, как грибник, шебуршил палкой в высокой траве, все дальше и дальше.
– Он, може, уже подох, а мы будем тут шукать, пока не завоняе!
– Пошли, нема часу! – послышался отдаленный голос Горелого. – Коня ветками закидайте, шоб с дороги не видели.
34
Оказавшись на опушке, в густой траве, Иван снял жгут. Ощупал голень: кость, похоже, перебита, но без осколков. Кровь уже не текла, но нога онемела. Он, с помощью рук, сдерживая стоны, стал сгибать и разгибать колено. Снова начала идти кровь. Иван достал из вещмешка лоскуты. Обмотал рану.
Колено второй ноги распухло и отзывалось резкой болью на малейшее прикосновение.
Он отдохнул и снова пополз. К реке, туда, где брод. Надо было держать солнце на правом плече. Место восхода уже обозначилось. Дурманно и сладко пахло цветущим вереском. Здесь было много обширных вересовищ, которые в эту пору покрывались лиловым налетом цветения.
Конечно, разумнее было бы вернуться к дороге. Горелый уже увел своих людей к реке. По этой дороге поедет Глумский и глухарчане. Они уложат раненого на мешки с «деньгами» и отвезут обратно, в Глухары. Да, их замысел будет сорван. Но зато он вернется к Тосе. Будет жить.
Он думал так, но полз к реке. Начали перелетать и перекликаться птицы. Иван потерял представление, сколько времени ползет. Часы исчезли, как и фляга. Но проникающий сюда, от верхушек к подножию деревьев, все усиливающийся свет подсказывал, что ползет он долго.
Он слизывал влагу с листов. В одном месте нашел несметные запасы воды, скопившиеся в углублении пня. Временами он то ли засыпал, то ли терял сознание, но вскоре вдруг вздрагивал от боязни опоздать и снова принимался хвататься за землю, за пучки травы, за стебли и ветки и тащить свое ставшее беспомощным тело, а вместе с телом пулемет и вещмешок.
Он увидел холм, а за ним зелено-голубое небо и высокое облако, тлеющее по краю отраженным огнем еще не взошедшего солнца. Если он не ошибся, то это Глухарский горб. Чтобы убедиться в этом, он должен взобраться наверх.
Немного передохнул, чтобы успокоить хриплое неровное дыхание, и пополз в гору. Пулемет и сидор тут же потяжелели вдвое. Склон становился круче. Почудились голоса. Но, может быть, это прошелестел утренний ветерок… Немного осталось до вершины. Он вполз в обросшую осокой бочажину. Вздрогнул от прыжка лягушки. Приник к воде. Пил, пил, затем откинулся, обессилев. Он так и не узнал, тот ли это холм у реки.
35
Телега, накрытая брезентом, ползла по лесной дороге. Глумский жестом подозвал Валерика, Маляса, Крота и Яцко:
– Идите лесом, к реке, спрячетесь у брода в верболозе. Пусть они думают, что нас двое.
– Трое. Я при деньгах, – Яцко положил руку на брезент, ощутил плотность мешков и удовлетворенно вздохнул.
– Добре, – согласился Глумский. – Оставайся. А вы, – сказал Валерику, – если что, ударите из засады.
– Если что? – спросил Попеленко.
– Если Гупан с хлопцами не успеют.
– О-те-те, – только и мог сказать ястребок.
– Никакого уважения к денежной массе, – Яцко продолжал ощупывать мешки. – Положено в пачки и перевязать, а вы навалом, як картоплю.
…Гореловские хлопцы перекусывали в лесу. Пили из баклажки, передавая по кругу. Неподалеку, за кустом волчьего лыка, лежал Юрась. Наблюдал за дорогой, которая выбегала из леса со стороны Глухаров и ныряла в реку, чтобы вновь объявиться на другом берегу, за бродом.
Ветер был свежим, но ночная буря улеглась. Солнце всходило ясно.