Лето

Лутс Оскар

– Кийр, дьявол! – кричит он на подошедшего рыжеволосого. – Что ж ты мне раньше не сказал, что это Имелик!

– Я все время твердил, – оправдывается рыжеголовый, – а ты – никакого внимания.

– Имелик, Имелик! – повторяет Тоотс, словно не веря, что этот парень в перепачканной мукой одежде – действительно его бывший соученик. – Ну, здравствуй, дорогой мой однокашник! – растроганно восклицает он и бросается на шею улыбающемуся Имелику, при этом основательно пачкая мукой лацканы своего сюртука.

Затем он вытаскивает из кармана коробку папирос, предлагает Имелику и, закуривая сам,

продолжает:

– Чего же ты, чудак, мне сразу не сказал, что ты – Яан Имелик; а то прыгает тут у меня перед самым носом, будто кадриль танцует, а я думаю, думаю – что это за черт такой, которому на шоссе тесно стало? Под конец терпение лопнуло, хотел хлыстом огреть.

Имелик сгибается в три погибели и хохочет до слез.

– А теперь скажи-ка, милый человек, – спрашивает он наконец, – как ты попал в Паунвере и откуда сейчас бредешь?

Тоотс сильно затягивается папиросой и, закашлявшись от дыма, начинает объяснять, что утром, когда он выходил из дому, у него были совсем другие планы, но, как назло, подвернулся ему этот рыжий сатана, который таскает его теперь бог весть по каким закоулкам. Он-то сам, конечно, нисколько не виноват, ведь от него, как от пришельца в стране Иудейской, никто и не может требовать, чтобы он знал все тропы, все волчьи ямы и всех колбасников, которые здесь появились за время его отсутствия.

– Черт меня побери, – говорит он, – если б я мог себе представить, что этот субъект в ботиночках на пуговицах собирается сегодня со мной сделать! Прежде всего утром он решил меня угробить и напоил страшным ядом, так что я все это благословенное утро вынужден был ужасно чихать… то есть не чихать, а зевать! К счастью, аптекарь вовремя дал мне противоядие, так что… ну да, так что душа в теле уцелела. Ну вот, все это было утром, а что он со мной сейчас собирается делать, понятия не имею. Придется его самого спросить.

Имеликом овладевает новый приступ смеха. Когда он глядит на своих школьных товарищей, кажется, будто смеются вместе с ним и его добрые голубые глаза. Как и в далекие школьные годы, на открытом и беззаботном лице его невозможно обнаружить даже пушка, который был бы предвестником будущих усов или бороды. Зато роскошные кудри его по-прежнему выбиваются из-под шапки и густыми прядями падают к вискам.

– Что за чушь ты несешь, Тоотс, – злится Кийр. – Кто тебя собирался убивать и кто тащит тебя по волчьим ямам? Нализался в аптеке и сам не знаешь, что говоришь…

– Я-то знаю, – упрямо твердит Тоотс. – Ей-ей, сущая правда, как только он заметил, что яд не действует, так и пристал ко мне: идем да идем к Ванапагану! Может, у тебя с ним уговор какой, поди знай, что вы еще собираетесь сделать. Хыкк! Будто у меня в свое время мало было возни с этой нечистью! Мало ли я с ними на кладбище дрался, еще тогда… когда…

– И это тоже вранье, – быстро возражает Кийр. – Ты сам хотел идти к Ванапагану. Я тебя и не звал, только показал, где он живет.

– Ну-у, – медленно цедит слова Тоотс, – если станешь отпираться, так я сразу же отведу тебя к Юри-Коротышке, он тебе задаст, чтоб ты больше о своей душе заботился. А то, гляди…

Тут он неожиданно умолкает и сует палец, которым только что потрясал перед носом Кийра, себе в рот. Его

осеняет вдруг мысль, от которой и так уже лоснящееся от пота лицо его начинает совсем сиять.

– Постойте, друзья! – говорит он таинственным тоном. – А что, если бы… если бы мы втроем отправились сейчас к Юри-Коротышке? Послушали бы, что он скажет; начнет ли опять ругаться да в угол ставить или задаст выучить наизусть какой-нибудь псалом. Что вы на это скажете, друзья? Пошли!

– Ну нет! – отвечает Имелик. – Сегодня не стоит. Но когда-нибудь в другой раз я охотно пошел бы с вами. Очень любопытно посмотреть, как он нас примет и как теперь станет с нами разговаривать. В свое время разговор этот был короткий и почти всегда один и тот же.

– Нет, сегодня ходить не стоит, – скорчив презрительную мину, добавляет Кийр и, указывая глазами на Тоотса, шепчет Имелику:

– Погляди, какой у него вид.

Но Тоотс расслышал эти шепотом сказанные слова:

– Погляди, какой у него вид, – повторяет он, через плечо таращась на Кийра. – А какой, собственно говоря, у него вид? Чем он плох, собственно говоря? Что же, у него не такие же четыре ноги… или тьфу ты! – не четыре, а две, конечно… не такие же две ноги, как и у тебя? Ну ладно, не идем – так не идем. Пойдем в другой раз, в воскресенье, скажем, хм, а?

Таких междометий, как два последние, Кийру раньше никогда не доводилось слышать от Тоотса, и теперь он силится припомнить, откуда тот их взял. Это же было совсем недавно… Так и есть, ведь аптекарь разговаривал точно так же. Рыжеволосый не может надивиться восприимчивости своего школьного друга.

– Правильно! – соглашается Имелик. – Лучше всего именно в воскресенье. Соберемся все у церкви, я притащу с собой Тиукса и пойдем. Только не забудьте! Я то уж обязательно в воскресенье буду около церкви, можете не сомневаться.

– Ну ладно, – заключает Тоотс, – все это очень хорошо, но вы, чудаки, не думаете, конечно, что я приехал в Паунвере жариться, хм, а? Ежели вам нравится торчать на солнцепеке – хыкк! – дело ваше, стойте здесь хоть до самого светопреставления или даже дольше, а я намерен поискать себе более прохладное местечко. Меня точно из льняного мочила вытащили, а на спине… посмотри, Кийр, мне кажется, у меня сюртук насквозь пропотел, хм, а?

Кийр ощупывает спину своего соученика и заявляет, что пока еще «беды никакой нет», но все же лучше пойти куда-нибудь в тень, пока что… Он снова подмигивает Имелику и осторожно шепчет:

– Как бы его не стошнило…

– Ой, пошли на мельницу! – сразу же находит выход Имелик. – Хоть там всюду пыльно от муки, но потом мы эту пыль из одежды выколотим. Во всяком случае, там лучше, чем тут на солнце.

Тоотс сразу же соглашается с этим предложением и без долгих раздумий поднимается на крыльцо мельницы, приветствуя двух других помольщиков, как старых знакомых. Кийр, правда, что-то бормочет про себя, вроде бы жалуясь, что ему некогда, но и он не в силах противиться приглашению Имелика. Через несколько секунд все трое уже на мельнице и Тоотс угощает всех присутствующих папиросами. Здесь разговаривать гораздо труднее. Шум мельничных жерновов совсем заглушает негромкую речь, видно лишь, как шевелятся у людей губы.