Летопись Третьего мира. Ч.3 Белое Критши
Шрифт:
Взяв его, чистый, отталкивающий от себя кровь, словно жир - воду, она осмотрела его и увидела, что кинжал не был заточен. Это орудие больше походило на очень дорогую детскую игрушку.
– Я не думаю, что тебе стоит изучать его.
– Сказала Синента, оставшись одна в коридоре.
– Сайланты - тёмный народ.
– Ты знаешь, кто они?
– Я знаю не больше твоего, Орита. Но ты ведь чувствуешь в этом кинжале ту материю, о которой ты мне говорила? Темную материю?
– Да, чувствую, но...
– Она нахмурила брови.
– Это совершенно
Ора осеклась и испуганно посмотрела на королеву, грозно глядящую на неё.
– Ты сломала барьер, столетиями стоящий между Проклятым лесом и прочим миром. Ты хоть понимаешь, что ты сотворила?!
– Нет, Дива, не понимаю. Ты никогда не говорила мне о материи этого леса! Никто в мире не знал о существовании этой... этой... тени! Прекрати утаивать от меня что-либо! Если бы ты сказала мне о предполагаемой угрозе, нависшей над Граном, мы бы получше подготовились! А ты!..
– Помни, с кем говоришь, Ора, и помни обо всем, что я для тебя сделала, неблагодарная девчонка.
– Её голос стал по-настоящему холодным.
– Верни кинжал Лухсу и не вздумай задавать ему вопросы о Сайлантах.
– Она развернулась на каблуках и ушла.
Утром следующего дня двери двадцать шестой палаты с грохотом распахнулись, и на пороге возникла располневшая, круглощекая девушка с небольшим животиком. Её кудрявые волосы были собраны в пучок на затылке, и несколько прядей спадали на лицо.
Когда она вошла, в комнате повисла недолгая пауза.
Стижиан, рассказывавший своему младшему брату, что да как произошло в Гране, резко прервался, уставившись на мать своего будущего племянника. Руми же, практически лежащий на подоконнике и довольствовавшийся лучами утреннего солнца, падавшими ему прямо в глаза, вдруг выпрямился и даже проснулся. Один только Лухс, спавший до этого почти сутки, не удосужился поднять голову и продолжил поглощать содержимое небольшой кастрюли, из которой разносился тонкий запах бульона.
Дримен чуть было не встал с кровати, едва завидел Лексу, но грубым усилием, старший брат удержал его в постели.
– Дримен...
– Глаза девушки стали мокрыми, и едва она дошла до своего супруга, как по её щеками потекли крупные бусины слёз.
– Я так испугалась... О Богиня, как я рада, что все обошлось, Дримен... Милый...
Маг с трудом улыбнулся краешками губ: у него пока что не слишком хорошо получалось управлять воссозданными тканями и мышцами. Рукой, не задетой болезнью, он стал гладить плачущую жену по волосам.
Когда она, наконец, подняла голову от уже взмокшей от слез больничной рубахи и села на постель, вынудив Стижиана подвинуться, рука Дримена соскользнула вниз и опустилась Лексе на живот. Мягкий, горячий живот.
Решив не мешать воссоединению семьи, а монах как никто другой сейчас понимал их чувства, он кивнул Руми и вышел из палаты. Следом за ними, чувствуя нелегкий конфуз и немалый душевный подъем, поплелся и Лухс, на ходу карябающий по дну кастрюли.
– Нас, кажется, друг другу
– Улыбнулся Стижиан серому, словно камень, юноше и протянул ему руку.
– Стижиан Ветру.
Перехватив кастрюльку, тот ответил ему рукопожатием.
– Лухс...
– Он кинул тревожный, но не испуганный взгляд на Руми и добавил.
– Лухс Сайланте, - и протянул руку кошке.
– Астируми Неро.
– Улыбнулся тот.
– Что ты так хитро на меня смотришь? А?
– Н-ничего.
– Лухс замялся и прильнул к краю кастрюли, выливая остатки бульона прямо в рот.
– Как себя чувствуешь?
– Спросил Стижиан, когда они уже подошли к окну, под которым стояла широкая, но недлинная лавочка.
– О! Потрясающе! Никогда не думал, что смогу излечить такую болезнь.
– Он поставил кастрюлю на лавочку и принялся разматывать бинты, перетягивающие всю руку от запястья до предплечья.
– Ора сказала мне, что ты не должен был использовать свою кровь. Это бы убило тебя...
– Я толком и не использовал.
– Лухс усмехнулся, но с грустными глазами стал взирать на тонкий белый шрам, уродующий руку.
– При помощи своей, вполне себе человеческой, крови я сообщал крови несчастных свинок верную информацию и форму. Использовал её для кое-каких биологических махинаций. Что вы так на меня смотрите?!
– Сайланте...
– Проурчал Руми, в то время как в его голове что-то мелькало. Возникшая в затылке боль вынудила его перестать думать об этом.
– Клянусь, я знаю о тебе и твоем народе... Только вспомнить не могу.
– А я знаю о твоем и всё прекрасно помню, но, уж прости, поведать ничего не могу. Когда я сбежал из дома, чтобы не быть размазанным по земле собственным отцом, я поклялся ему, что сохраню в тайне всё, что видел и слышал дома.
– Ты сбежал из дома?
– В один голос спросили кошка и монах, и их брови одновременно поднялись.
– Ну... Да. Чтобы поступить в академию наук. И стать врачом. Это было пять лет назад.
– А зачем тебе это? Ты же можешь исцелить что угодно!
– Руми пребывал в настоящем недоумении.
– Тоже самое сказал мне и отец, и вся семья. Но видишь ли, мы лечим вслепую. Лечим, и всё. В большинстве случаев мы даже не знаем, какой орган залатываем! И меня это бесит! Бесит!! Честное слово! Никаких тебе знаний о болезнях, ни о том, как работает человеческое тело... Вот я и сбежал...
– В десять то лет?
– Усмехнулся монах.
– Угу.
Наступило спокойное, отличающееся отсутствием неловкости, молчание. Стижиан почувствовал прилив горечи к горлу.
Руми смотрел на него, и прекрасно понимал, что тот собирается спросить у ушедшего в себя Лухса, и ему было чуточку больно от этого.
Монах переступал с ноги на ногу, скручивал себе пальцы и старался как можно реже окидывать взглядом серого юношу. Наконец, спустя аж три минуты, он выдал:
– А ты можешь взглянуть на ещё одного больного?
Лухс дважды моргнул и закивал головой, пожав плечами.