Летописцы отцовской любви
Шрифт:
– Щенка кого?
– Мне кажется, она говорила о собачьем щенке, но я не совсем уверен. Может, речь идет о щенке лошади? Нет, она определенно не говорила о лошадином щенке, это я бы запомнил.
– Щенка какой породы?
– смеюсь я.
– Это она мне тоже говорила. Фокстрот-терьера? Или слоуфокс-терьера? Не разбираюсь в этом.
– Или вальс-терьера?
– включаюсь я в его игру.
– Да, да, думаю, именно его! Хотя, постойте, вспомнил: таксы.
– Ах вот оно что:
– Заказал я на сегодня столик на двоих - разумеется, для себя и для дочери. И если вы не сочтете уничижительным исполнять
Радость пропитывает меня, как вода губку, но стараюсь не показывать виду.
– Ну что вы, наоборот: - говорю я и уже обдумываю свой туалет.
– Где это?
– В "Макдональдсе", - говорит он на полном серьезе.
– В детском уголке.
Зарезервирован столик, однако, в шикарном ресторане "Ambiente", что на Виноградской улице. Народу - битком, куча иностранцев. У официанта, провожающего нас к столику, вид несколько смущенный, а возможно, это мне только кажется.
М. элегантен, пиджак ему к лицу. На аперитив мы заказываем сухое мартини, затем стейк из молодого барашка для меня и говяжий - для него, греческий салат и бутылку выдержанного красного (первые ужины я обычно запоминаю, а этот - в особенности).
М. милый, внимательный, веселый. В конце ужина спрашивает, не выпью ли я с ним рюмочку коньяка.
– Хоть пять, - говорю я бездумно.
Мне хорошо, как давно не было. Официант что-то шепчет М. У М. вид весьма удивленный.
– Я совершенно забыл об этом, - говорит он.
– Нет, нет, обязательно принесите.
Официант снова доверительно наклоняется к М. М. несколько смущенно слушает его.
– Нет, не зажигайте, - говорит он, чуть помедлив.
Официант уходит.
– А впрочем, зажгите!- кричит ему вслед М. Официант на ходу оглядывается и кивает.
– Это будет выглядеть довольно странно, - говорит М. Впрочем, он и сам выглядит довольно странно. Я вопросительно улыбаюсь.
– В чем дело?
– Сегодня мы должны были праздновать ее день рождения. У нее сегодня действительно день рождения, - уточняет он.
– Я не предполагала: - говорю нейтрально.
А официант уже тащит торт с зажженными свечами. Это, естественно, возбуждает интерес итальянцев, сидящих за соседним столом. Они затягивают
Happy birthday to you!
– Нет, нет, - быстро качаю головой, - It 's misanderstanding. It's not my birthday!
Пение смущенно затихает.
М. задувает свечи, прячет лицо в ладони и начинает смеяться. Я рада, что он относится к этому с юмором. На торте надпись: Мне сегодня 13!!!
Я смеюсь вместе с М., но свечной дым вызывает у меня кашель. Вдруг с изумлением обнаруживаю, что М. не смеется, а плачет. Он краснеет, у него трясется подбородок. Это портит его: Мне неловко. Я озираюсь - не слышит ли кто его приглушенные всхлипы. Похоже, никто ничего не замечает.
Мне вдруг становится стыдно. Я наклоняюсь к М. и глажу его по руке. Вскоре, похоже, он овладевает собой. У него красные, влажные глаза, он глубоко дышит. Прокашливается.
– Прошу прощения, не думал, что:
Он не договаривает. У меня сводит горло, я ничего не могу сказать вслух только сильнее сжимаю его руку.
М. снова прокашливается.
– Это уже третий уик-энд без нее. Три раза подряд она отменяла наши совместные выходные. Последний раз я видел ее двенадцать дней назад на нашей так называемой встрече по средам. Эти встречи по
– Мне очень жаль:- произношу я с трудом.
М. долго молчит, потом сообщает мне, что научно доказано, будто дети, которых в раннем возрасте отлучают от отца, так же бурно протестуют против этого, как и тогда, когда их отлучают от матери. Затем он цитирует мне профессора Матейчика: "Материнское поведение по отношению к ребенку присуще не только биологическим матерям - речь идет об универсальном поведении всех окружающих".
– Типично материнское поведение со всей очевидностью присуще и отцам, заявляет М. нахмурившись.
– Но невзирая на это, забота о ребенке почти в девяноста пяти процентах случаев доверена у нас матери.
– Неужели столько? Я не знала.
– Насильственное отторжение членов семьи. Однажды уже это было. Делали это нацисты.
Сравнение кажется мне несколько преувеличенным, но я не осмеливаюсь оспорить его.
Официант наконец приносит коньяк.
Я смотрю на ту, которой тогда предназначался тот торт. Она лежит на животе, чудесно загорелая, и читает. На маленьких ступнях чуть шелушится кожа.
– Намазать тебе спину?
– спрашиваю я.
Она улыбается мне, откладывает книгу и поворачивает голову на правую сторону. Закрывает глаза, но моим рукам полностью не отдается. Лишь изображает расслабленность, а на самом деле остается напряженной.
Я отбрасываю ее волосы с затылка и пальцем нежно провожу по позвоночнику.
Она вопросительно приоткрывает левый глаз.
Я наклоняюсь еще ниже.
– Папа ужасно любит тебя, ты знаешь это?
Она закрывает глаз, чуть приподнимается и поворачивает голову на другую сторону. Говорить со мной явно не желает.
"Больше, чем меня, ты знаешь это?"
Нет, этого я ей, естественно, не сказала.
8.
Если вам хочется создать для себя точный образ нашей завороченной семейки, попробуйте представить себе, к примеру, следующую картину.
Воскресное утро в кухне нашей матери. Все вытерто, убрано, на плите булькают четыре до блеска начищенные кастрюли. Вы чувствуете этот аромат? А теперь представьте себе нашу мутер: вот она прячет в шкафчик еще мокрую посуду, чего обычно, в натуре, никогда не делает. Тарелки она держит на отлете, чтобы, не приведи Бог, не накапать на себя, ибо она уже припарадилась, а точнее - на ней темно-синий брючный костюмчик, хоть он и не плох (правда, малость уже затепан), но, как говорится, не фонтан. Это вам не то шикарное темно-зеленое бархатное платье, в котором она привечала недоумка Виктора, а потом и этого любителя раковин. Ни хрена подобного! Кто знает, может, этот скромный потертый костюмчик должен намекнуть нам, что на сей раз сестрицыну "помолвку" она воспринимает посдержаннее. Типа поспокойнее. Типа примиреннее.
А потом вдруг начинает высказываться.
Вслух.
Одна в пустой кухне.
– Конечно, он разведен, и у него тринадцатилетняя, можно сказать, взрослая дочь. Мы все это знаем. Знаем с самого начала:
Е-мое, кому это она говорит? Кастрюлям? Или мышке?
– Насколько мне известно, он ни от кого ничего не утаивал. Но, в конце концов, это не главное. Что до меня, так думаю, факт его развода мы слишком драматизируем - ты иного мнения?
Кого она спрашивает? Таз? Фритюрницу?