Летописцы Победы
Шрифт:
На ржи родилась в муках и страданиях полновесная, «генеральская» статья майоров для «Красной звезды». А в мою редакцию полетел по проводам с Перекопа привет Ефросинье Васильевне от Ивана Егоровича.
Мы с Мартыном Мержановым вели себя как мальчишки: отчаянно топали ногами, пританцовывали и орали в общем гаме бог знает что. Еще бы не кричать и не прыгать: мы перешли германскую границу, первыми оказались на горбатой и тесной «Марктплац», выложенной красной брусчаткой. Красная кирпичная кирха, обезглавленная, хлопала на ветру рваными листами жести. Гранитный монумент лежал на боку среди обломков
Бомбовую воронку машины объезжали в густой грязи по обочине взорванной мостовой, и мы живо сообразили накидать под колеса побольше творений Гитлера, чтобы машины не буксовали. Немедленно какой-то майор, из тех, кто за словом в карман не лезет, заявил, что вот, мол, пожалуйста, случай, когда такая литература может ускорять ход истории.
Передовая за ночь продвинулась вперед километров на восемь. Спешно отводя артиллерию на новые позиции, противник встречал нас главным образом огнем пожаров. Горели целые кварталы — банки, торговые конторы, особняки. Из водопроводных труб хлестал кипяток.
Огромный пылающий дом рухнул, перекрыв движение по улице, и машины устремились переулками в объезд.
Время от времени возникали «пробки». На остановках к нашей машине подбегали солдаты с единственным вопросом, волновавшим в тот день многих:
— Сколько отсюда до Берлина осталось? Сколько до Берлина?
Притопала сюда, на эту брусчатку, наша степная киргизская лошадка, и ездовой саратовский парнишка Коля Остроухов призыва 1943 года, подгоняя ее («Н-но, голубка!»), сказал товарищам, помогавшим вытолкнуть телегу из грязи:
— Была мода въезжать победителям на белом коне, а я въеду в Берлин на пегом, ничего?
Я быстро написал Коле записку:
«В имперскую конюшню. Обеспечить лошадь ефрейтора Остроухова овсом высшего сорта и предоставить персональные ясли».
— На, возьми, скажешь, я приказал…
Затор ликвидировали, мы оставили Колю с лошадкой позади, а новую «пробку» уже надо было пробивать огнем нашей артиллерии, и в той полосе кончились шуточки.
Было очень поздно, когда мы вернулись в наш хуторок, чтобы послать в Москву первые корреспонденции с земли врага.
В Порт-Артур мы летели с воздушным десантом, а обратно, навстречу нашим передовым наземным войскам, катили в трофейной машине «Форд-8», американской левше.
Со мной были фотокорреспонденты Анатолий Егоров и Василий Киселев. Вооружение наше состояло из трех пистолетов, продовольственные запасы исчерпывались ящиком бренди и кульком японских галет.
Мы давно оторвались от наземных войск, еще на земле Монголии, где-то около Халхин- Гола. Перепрыгнули через Большой Хинган — из окна самолета я видел внизу серое нагромождение скал, дикую свалку утесов, грандиозное каменное столпотворение и едва различимые змейки дорог, по которым шли трудным походом наши танки, наша мотопехота, наши саперы и связисты.
И вот мы ехали теперь им навстречу.
Японцы уже капитулировали, но не успели сложить оружие. Наша машина обгоняла и встречала стройные колонны довольно бодрой и недурно оснащенной пехоты, и статные, вышколенные офицеры старательно козыряли нам. Их было много, нас было трое. Колонны почтительно уступали нам дорогу. По обочинам выстраивались толпы китайских крестьян,
Машина катилась людными дорогами Ляодуна, она шла сквозь ливни рукоплесканий.
Но накануне прошли ливни настоящие, и вот мы застряли перед оврагом у сорванного с опор моста. Карта почти бесполезна: дороги перекроены, названия в каждой провинции свои. По рукам китайской толпы идут наши рисунки: паровозики (где-то тут дорога?), многоэтажные здания (далеко ли до большого города?), речки, мосты, развилки дорог. И на все отвечают нам незнанием, пожимают плечами, виновато улыбаются, похлопывают по плечу — не унывайте, мол, после разгрома Японии ничего уже не страшно. И суют нам в машину арбузы, персики и помидоры, и затягиваются нашими сигаретами. А детям дают потрогать наши погоны, каждую звездочку отдельно.
Это была пантомима.
Но однажды на площади маленького городка, где мы вынуждены были притормозить из-за тесноты, пробрался к машине древний старик с трубкой в зубах и заговорил на изуродованном до неузнаваемости русском языке. Мы употребили много энергии и воображения, чтобы расшифровать то, что он сказал: до 1914 года жил в Петербурге, работал в прачечной, а потом по подозрению в шпионаже выслан был из России. Он счастлив снова встретиться с Россией у себя на родине.
Постепенно въехали мы во тьму.
Ощупью двигаемся в китайской ночи.
Пытались мы было вброд перебраться через речку, но водой захлестнуло свечи, машина заглохла, застряла в самом глубоком месте, на середине. Сидим, думаем, как выбраться. В обе стороны до берега метров по двадцать — вода выше колен. Что ж, один идет к одному берегу, другой к другому, третий остается на всякий случай в машине.
Я на своем берегу углубился довольно далеко: ни души. Стою, жду, смотрю. Егоров на своем берегу прошел еще дальше и тоже никого не встретил. Но вот на меня, вижу, надвигается черная тень человека. Подаю голос — человек испуганно шарахается, бежит назад. Я кричу ему вслед и тем только подгоняю его. Но тут на берегу Егорова показывается целая стайка китайской молодежи. Им уж конечно стыдно бояться одной машины, застрявшей в реке в потемках. Подошли ребята к берегу, Егоров знаками объяснил, в чем дело. И тут произошло неожиданное: с криками, с воплями побежали ребята назад, в скрытую тьмой деревушку — там захлопали двери, закудахтали куры, завизжали дети и женщины, поднялась тревога. Ждем. Что-то будет? Видим, на нас надвигается шумная черная масса людей, человек четыреста, не меньше. У мужчин закатаны штаны, у женщин тоже подобрана выше колен одежда. С ходу вбегают в воду и, окружив машину, поднимают ее на руках так, наверно, как в былые времена несли паланкины вельмож.
Сделали дело — и убежали. В деревне короткий переполох. Видно, комментарии к событию. И тишина.
Тьма еще гуще. Дорога еще хуже. Сбились на какой-то едва заметный проселок. Но вот снова дорога расширилась — впереди как будто накатано, на земле оттиснуты узорчатые шины.
Прибавляем скорости — и стоп! Разрушенный мост и никаких объездов ни слева, ни справа.
— Знаете, хлопцы, — говорит Егоров, — довольно издеваться над машиной и трепать казенные нервы. Я предлагаю спать. Закрыться на все стекла и спать до утра.