Летучий голландец
Шрифт:
20
Приснилось, что я разговариваю со своей кошкой Машкой.
– Не подлизывайся! – сказала мне кошка и стала тереться о мою ногу.
– А сама? А сама? – улыбнулась я.
– Это помимо моей воли, – заявила кошка. – Я точно так же о скамейку трусь.
– Ну и трись себе о скамейку, – обиделась я и убрала ногу.
– Ты мягче, чем скамейка, – пустилась в объяснения кошка, – да и потом, у тебя за это можно куриный хрящик получить.
– Ну, на, держи свой хрящик, – вздохнула я и дала ей то, что она просила. – Мне-то казалось, любовь – это
– Разумеется, – мурлыкнула кошка, – но с хрящиком оно как-то лучше получается.
Я проснулась с мыслью, что я ей верю. Знать бы только, кому какой хрящик припасать!
На следующий день возвращаюсь из загородной музыкальной школы, где я подрабатываю, еду на метро домой с Павелецкого вокзала, усталая, в руке футляр с виолончелью. На станции «Кропоткинская» стоит у разменных автоматов какой-то высокий человек. Такое впечатление, что он ждет именно меня – настолько пристально он разглядывает меня и мою виолончель. Потом он утвердительно кивает головой, поворачивается и идет за мной. Неподалеку от моего дома вдруг исчезает. Реальность тоже может развеяться, как мираж… Кажется, этому человеку поручили высмотреть меня и что-то проверить, и он это сделал. Высмотрел, унюхал. Мир смотрит на нас, когда мы думаем, что мы разглядываем мир. Гончих уже спустили с поводка, так что не прячься под маской своего лица, а беги. Вот только гончие уже знают, куда ты побежишь…
21
Читаю учебник у себя в комнате и вдруг замечаю в окне дома напротив голову человека, очень похожего на СБ. Он сидит вполоборота и на меня не смотрит. Вот наконец голова исчезает…
Раньше я никогда не интересовалась, кто там живет. Достаточно было знать, что ну просто кто-то живет, кто-то гипотетически неинтересный и мною, слава Богу, не интересующийся. Ошибка моя в том, что человека по имени нектоне существует, и гипотетический нектокаждый раз оказывается кем-то, а порою даже и тем, кого ты и вообразить не можешь.
У нас на квартире ремонт. Мы с матерью живем в гостиной, здесь же вся мебель, у окна стоит шкаф. Я только что пришла домой, переодеваюсь. Вдруг чувствую на себе чей-то взгляд. Подозрительно смотрю на окно дома напротив, никого не вижу, но белая занавеска чуть колышется. Открываю дверцу шкафа и раздеваюсь, спрятавшись за ней, чтобы меня не было видно. Но взгляд, кажется, проникает и сквозь дверцу. Переодевшись, выхожу из комнаты. Кошка Машка королевой выплывает следом, в мантии своей серой шкуры, хвост держит трубой – скипетр.
Во время занятия входит кто-то из преподавателей и говорит СБ. о какой-то книге, которую тот должен был вернуть. СБ. извиняется:
– Сегодня не принес, она у меня на другой квартире.Неужели он действительно снял квартиру в доме напротив и подглядывает за мной? Это невероятно, но это, кажется, так, потому что, как писал Уистан Хью Оден:
Невероятное как раз с тобою и произойдет —
конечно, по случайности по чистой.
Реальность – то, что оглушит тебя абсурдом.
И если не уверен ты, что спишь,
ты в самом сердце сновиденья.
И если не вскричал ты: «Здесь ошибка!» —
ты сам ошибку эту допустил.
22
Я окончила училище по классу
Нам, как положено, дают репетиции с концертмейстером. После одной из них я с кем-то разговариваю в коридоре. Подходит СБ., объявляет, что он теперь преподает историю музыки в Гнесинском институте, потому-то он и оставил нашу группу. После этого мне почему-то расхотелось поступать туда по классу виолончели.
На экзамен через несколько дней я опоздала, играла нехотя, без всякого настроения, да меня почти ничего и не спрашивали – дали сыграть лишь несколько тактов партиты Баха и самое начало «Пеццо-каприччиозо» Чайковского. Получила двойку. На обратном пути, ничуть не расстроенная, купила интересную книжку – «Оберман» Сенанкура – и весь вечер ее читала.
Как, наверное, радуется паровоз, когда сходит наконец с запасного пути и бежит по рельсам, преследуемый другими поездами, бежит из своего прошлого в свое будущее, если, конечно, оно у него есть.
Иду на занятие – и вижу в конце коридора СБ., он как раз направляется в мою сторону, идет и на ходу кусает губы. Вид у него совершенно расстроенный, и мне становится его жаль. Я хочу остановиться, заговорить с ним, но вместо этого просто здороваюсь и прохожу мимо. Может, у него какое-то горе, а я вдруг пойду к нему со своей дурацкой, никому не нужной жалостью! Нет, не стану этого делать. Люби или давай себя любить, но никогда никого не жалей и не позволяй никому жалеть себя. Кто с жалостью придет, от жалости и погибнет. Вхожу в класс. Занятие уже идет, я опоздала, Ратнер злобно ворчит, а у меня в глазах стоят слезы, я еле удерживаюсь, чтобы не дать им волю. Но приходится удовлетвориться невысказанной моральной поддержкой. И почему я все связанное с ним принимаю так близко к сердцу? Почти по Сент-Экзюпери: мы в ответе за мужчин, которых мы приручили!
Возвращаюсь домой вечером, иду по сумеречному Гоголевскому бульвару; клены шепчутся с вязами и наводят порядок в канцелярии своих листьев. Наконец выхожу на Метростроевскую улицу. Передо мной шагает довольно высокий мужчина в очень даже хорошо знакомых мне замшевых ботинках. СБ. ли это или его двойник, эманация моих мыслей во вполне реальном пространстве, среди припаркованных домов и смежно-изолированных автомобилей? Вот он останавливается в нерешительности. Прячусь за газетным стендом, жду. Наконец он переходит улицу и скрывается в винном магазине, покидает мое жизненное пространство, которого всего-то около метра в окружности – как же мало дается человеку, чтобы вокруг него не толпились посторонние тела, хотя никто не может запретить там толпиться объектам менее телесным – таким, как тени его предубеждений и призраки предпочтений.
23
Училище позади, поступаю в институт. Специальность прежняя – теория музыки. Потом узнаю, что получила высший балл. Держимся, пока держимся на плаву!
В коридоре встречаю Пашу, стоим, разговариваем. Он, оказывается, все никак не может окончить училище. Говорит:
– Я сдаю экзамены, а они не сдаются – как красноармейцы. – Потом ни с того ни с сего добавляет: – Пойдем поищем, где наш незабвенный.
Имени он не называет, но намек мне сразу ясен.