Летят наши годы (сборник)
Шрифт:
— Выросла, большая уже, — улыбалась Настя. — Ну, пошли, дочка. Гуляйте, Федор Андреевич!
Попрощавшись, Корнеев медленно двинулся к дому. Да, хороший человек электромонтер Павлов погиб, а след на земле остался — синеглазая Анка. Только сейчас Федор Андреевич подумал, что девочка очень похожа на отца. От матери только цвет глаз, а взгляд внимательный и спокойный, полные губы, округлый подбородок и темные, в крестик брови — все от отца…
Пока Корнеев гулял, к ним пожаловала гостья, Полинина тетка.
Агриппина
— Слыхала, слыхала, все вырваться не могла, — целуя Корнеева мокрыми мясистыми губами, говорила сна. — Здравствуй, племянничек, здравствуй!
Корнеев снял шинель, подсел к столу, посмеиваясь, написал в блокноте: «А вы все полнеете», — и подвинул Агриппине Семеновне.
— Чевой-то? — с интересом спросила она Полю. — Очки позабыла, как на грех.
Полина едва заметно усмехнулась — про очки тетка врала, она была неграмотной, — прочитала.
— А что мне! — довольно хохотнула Агриппина Семеновна. — Живем, хлеб жуем!
Она внимательно оглядела Федора Андреевича, одобрила:
— А ты, служивый, Ничего, не больно уж и изъезженный! Она вон тебя подкормит! А что онемел — опять не страшно. Ей, — показала она на Полю, — не с языком жить, а с мужиком.
— Тетя! — укоризненно остановила Поля.
— Что тетя? Ай не правда? У меня вон Степан на что уж плюгавый, не чета Антону-покойнику, царство ему небесное, а все мужик! И по дому, и за свиньями, и по своему делу, когда может.
Полина покраснела, отвернулась. Федор Андреевич возмутился, чиркнул в блокноте.
— Чевой-то? — дернула Агриппина Семеновна за рукав Полину.
— «Нельзя ли без глупостей!» — со скрытым удовольствием прочитала Полина.
— Это какие же глупости? — Агриппина Семеновна снисходительно смотрела на Корнеева. — Без глупости этой и дите не сделаешь, мир на том стоит!
Не желая слушать, Федор Андреевич отошел к окну, взял книгу.
Что-то негромко сказала Полина.
— А что больно поддаваться, — донесся громкий обиженный голос Агриппины Семеновны, — он мне, чай, в сыновья годится!
«Чертова баба! — раздраженно думал Корнеев. Он всегда недолюбливал ее за этот отвратительный цинизм. Забылось за эти годы, так вот — напомнила! — У Полины скверное окружение. Работает в каком-то кабаке, тут еще тетка эта преподобная! Надо что-то предпринимать. Полина и так замкнулась в своей скорлупе: придет, поест и спать. Ни разу за эти дни книжку не взяла. Новых платьев нашила, а книжки ни одной не прибавилось… Хотя насчет книжек зря: он ведь только приехал, она с ним побыть хочет, нельзя все в одну кучу валить. Тетка, наверно, и надоумила ее из школы уйти, очень похоже! С Полей нужно будет поговорить, не лучше ли ей все-таки сменить работу?»
До слуха снова донесся
— Ты уж постарайся. Скотина она скотина и есть, корма просит. А я тебе на праздник окорок уважу, копчененький.
— Ладно, тетя, ладно, — нетерпеливо отвечала Полина.
— Вот и славно! Пойду я, Поленька.
Прозвучал смачный поцелуй, тетка насмешливо и громко попрощалась:
— Не серчай, порох!
Полина подошла к мужу, взгляд у нее был укоризненный. Ну, вот сейчас и она упрекнет: старый, мол, человек, зачем ее обижать?
— Нужно тебе расстраиваться, мало ли чего она мелет! — сказала Поля.
Федор Андреевич отшвырнул книгу, засмеялся, привлек Полю к себе. Все занимавшие его сегодня мысли: о войне, о жизни, встреча с Настей — все это вылилось в ясное, совершенно определенное желание. Дотянувшись до блокнота, он энергично написал: «Пора думать о работе, хватит лодырничать!»
— Так и знала! «Буду отдыхать, поправляться, тишина, покой!» — смеясь, передразнила Полина.
— «Отдохнул».
Полина с любопытством спросила:
— Куда ж ты пойдешь работать?
— «А все равно куда.. — Карандаш повис в воздухе и снова побежал по бумаге: — Допустим, банщиком».
Полина не поняла, шутит Федор или говорит всерьез, улыбнулась:
— Там тоже надо… говорить.
— «Тогда в какую-нибудь артель, ремеслу учиться. Например, сапожничать».
Этого Полина не могла принять даже в шутку. Она отобрала у мужа карандаш и бумагу, словно прося не спорить, пытливо посмотрела на него.
— А зачем тебе сейчас работать? — Полина ласково погладила щеки мужа. — С нас хватит, и с одной моей работы проживем…
Веселые глаза Федора изменили выражение, и этот внимательный спрашивающий взгляд мгновенно заставил Полину как-то внутренне подобраться.
— Много ли нам надо? — Поля продолжала гладить щеки мужа, но теперь это были другие движения, не столько ласковые, сколько осторожные. — Зарплата да пенсия, а купить у меня все можно.
«Да разве дело только в этом!» — хотелось сказать Федору. Он покосился на блокнот, лежащий на подоконнике, но Полина уже отошла к столу.
— Смотри, Федя, дело твое. Иди-ка завтракай.
Поля тихонько вздохнула, подумала о муже тепло, с невольным уважением: разве он согласится сидеть дома, знает она его! И все-таки какой-то холодок, досада в душе у нее остались: настроение сразу изменилось.
5.
В заключении медицинской комиссии госпиталя, в офицерском билете, а теперь в свидетельстве о снятии с воинского учета основная болезнь Корнеева называлась коротеньким греческим словом — «афазия». В переводе это означало полную или частичную утрату способности речи.