Лев и Аттила. История одной битвы за Рим
Шрифт:
"Вражеское войско рассеивается повсюду, происходят убийства христиан, льются реки крови, пролитые вражеской жестокостью и текущие из крови не зверей, но людей, — рассказывает Гуго из Флавиньи. — Из стариков, которые оставались, никто не был помилован, юноши были безоглядно истреблены. Матерям и девицам ничего не оставили ни от стыда, ни от скромности; не было пощады ни детям, ни младенцам. Меч добрался до самой души. Когда у меня предстает перед глазами, что творилось, голос прерывается от скорбной горечи, ибо ум погружается в такое разорение народа Божьего, что сжимается сердце и захватывает дух. Сжалься, Господи, над народом твоим, уделом наследия твоего! Дабы не покинул ты часть твою
Но… Пока войско гуннов увлеклось грабежами и штурмовало города, против него создавалась могучая коалиция. Флавий Аэций прекрасно знал повадки Аттилы, его способы ведения войны; в молодости в качестве заложника он провел несколько лет в походных лагерях гуннов. Римский военачальник не радовался, по примеру Валентиниана, неприятностям вестготов, а постарался коварство Аттилы обратить против него самого. К Теодориху отправилось посольство с предложениями Аэция, которые скрепил печатью сомневающийся император:
"Располагая признаниями Аттилы, римляне предупреждают дружественный народ о великой опасности. Благоразумно будет с вашей стороны, храбрейшие из племен, согласиться соединить наши усилия против тирана, посягающего на весь мир. Он жаждет порабощения вселенной, он не ищет причин для войны, но — что бы ни совершил, это и считает законным. Тщеславие свое он мерит собственным локтем, надменность насыщает своеволием. Он презирает право и Божеский закон и являет себя врагом самой природы. Вспомните, прошу, о том, что, конечно, и так забыть невозможно: гунны обрушиваются не в открытой войне, где несчастная случайность есть явление общее, но — а это страшнее! — они подбираются коварными засадами. Если я уж молчу о себе, то вы-то ужели можете, неотмщенные, терпеть подобную спесь? Вы, могучие вооружением, подумайте о страданиях своих, объедините все войска свои! Окажите помощь империи, членом которой вы являетесь. А насколько желанный, насколько ценный для нас этот союз, спросите о том мнение врага!"
Римский посол выложил перед Теодорихом послание, написанное Аттилой для Валентиниана. Король вестготов приказал доставить свое письмо от вождя гуннов. Они были написаны разной рукой, Аттила предусмотрел и то, что его письма могут попасть в чужие руки. Он мог бы выдать свое двойное предательство за коварство римлян. Но не все предусмотрел хитроумный гунн. Теодорих увидел, что оба пергамента удивительно похожи. Он положил письма рядом друг с другом, и между ними не осталось никакого просвета. Так и есть! Один теленок дал материал для писем, которые противоречили одно другому.
Ответ короля Теодориха императору был следующим:
"Ваше желание, римляне, сбылось: вы сделали Аттилу и нашим врагом! Мы двинемся на него, где бы ни вызвал он нас на бой; и хотя он и возгордился победами над различными племенами, готы тоже знают, как бороться с гордецами. Никакую войну не считаю я тяжкой, коль народы наши будут сражаться вместе, и ничто мрачное отныне готов не страшит".
Совет Женевьевы Парижской
Город Лютеция во времена Гая Юлия Цезаря располагался на острове реки Сены. Тогда это было центральное селение галльского племени паризиев, впрочем, городом назвать его было трудно. Когда возникла угроза захвата Лютеции войсками Цезаря, галлы без сожаления сожгли свои простенькие дома и бежали. На этом история Лютеции не закончилась. Привлекательный остров заселился вновь и скоро стал тесен для желающих обосноваться в этом месте. При преемниках Цезаря город уже состоял из трех частей, соединенных мостами — на острове, на левом и правом берегу Сены.
В Лютеции имелось все, что и в обычном римском городе: форум, окруженный торговыми
В 423 г. в маленьком городке, в семи милях от Лютеции, родилась девочка по имени Женевьева. Девочке было двенадцать лет, когда в ее селении остановились два епископа — Герман и Лупп, впоследствии причисленные к лику святых. Множество людей спешило за благословением к знаменитым иерархам. И тут Герман увидел одиноко стоявшую Женевьеву, которая даже не надеялась приблизиться к епископам, которых всегда окружала многотысячная толпа. Святой подозвал девочку, поцеловал в лоб и пророчески произнес:
— Дитя мое, тебя ждет славное и великое будущее.
— Я не желаю лучшего будущего, как посвятить себя Христу и служить Ему до последних дней своих, — ответила двенадцатилетняя Женевьева.
Девочка стала послушницей и ревностно исполняла обет, данный в столь юном возрасте. В четырнадцать лет епископ совершил обряд посвящения и повязал Женевьеве в знак этого головную фиолетовую повязку. В те времена в Галлии существовало несколько женских монастырей, но большинство дев, посвятивших себя Господу, продолжали жить среди мирян. Женевьева находилась в родительском доме, пока жестокая эпидемия не забрала ее родителей. Обычай требовал, чтобы монашки-сироты были вверены попечению пожилых женщин, известных своим благочестием, и Женевьева поселилась у своей крестной матери в Лютеции. Она каждодневно посещала собор Святого Стефана в центре города или ходила в деревянный храм Божьей Матери, стоявший на восточном берегу Сены.
В заботе о крестной матери и в молитвах протекали ее дни — один, похожий на другой. Но однажды Женевьеву поразил внезапный страшный недуг. Страдания через небольшое время привели к полному параличу. Три дня она лежала смертельно бледная, недвижимая, но, когда все готовились к похоронам, Женевьева внезапно пришла в себя и поднялась с постели. Она рассказала крестной матери, что ангел водил ее в места, где пребывали праведники, покинувшие мир живых, и пред ее глазами предстало то, что Господь приготовил любящим Его:
"Блаженства эти таковы, что неверные не поверили бы мне, если бы я стала их описывать".
Женевьева хранила в тайне свои видения и все же она становилась известной даже за пределами Лютеции. Господь отметил ее верность и наградил даром прозорливости. После загадочной болезни дева начала открывать людям их тайные пороки; такое, впрочем, нравилось далеко не всем.
С пятнадцатилетнего возраста Женевьева вкушала пищу только в четверг и воскресенье; и состоял ее обед из ячменного хлеба и бобов, сваренных на оливковом масле. Ее молитва к Господу была настолько искренней, что сопровождалась слезами, а с субботы на воскресенье дева молилась всю ночь. Но людской хулы не может избежать даже святой. Некоторые люди стали называть Женевьеву обманщицей и лицемеркой, а ее суровую праведную жизнь выдавали за притворство. Только приезд епископа Германа, весьма почитаемого в Галлии христианами и даже язычниками, прекратил козни против его духовной дочери. Повлияла даже не назидательная речь, а отношение его к Женевьеве. Когда весь город вышел навстречу епископу, он в первую очередь осведомился о Женевьеве; и как только Герман вступил в Лютецию, то сразу же направился к дому девы, которой пророчил великое будущее.