Лев Лангедока
Шрифт:
– После старого хозяина Лансера он будет приятной переменой, это уж точно, – заметила Тереза Коле. – Не думаю, что Сент-Бев мог предложить супруге нечто большее, чем поцелуй с пожеланием доброй ночи.
– От графа она получит гораздо больше, – сказала Жасинта, и в ответ снова раздался взрыв общего смеха.
Мариетта низко наклонила голову над работой, щеки у нее горели, а на глаза едва не навернулись слезы.
– А вы помните, как он грозил убить Сент-Бева, когда услышал о браке? – раздумчиво произнесла Бабетта. – Как уговаривал отца и чуть ли не дюжину других мужчин
– И как он твердил, что вернется за ней, даже если этого придется ждать годы, годы и годы?
Послышался общий восторженный вздох. Сесиль хихикнула и сообщила:
– Арман сказал, что все дамы в Версале побывали у него в любовницах.
– Но за исключением королевы? – прозвучал опять-таки общий вопрос, полный недоверия, хотя все та же бойкая Жасинта тотчас возразила:
– А почему бы и не королева? Она женщина, верно? Я, например, влюблена в него и влюбилась бы, даже будучи королевой.
– Уж тебе-то от него ничего не досталось бы, – заявила ее сестра, закончив размечать узор. – Ты даже свинопаса не завлекла.
Тут захихикали уже все, потому что прекрасно знали, как Жасинта увивалась за Николя Сандо, который отверг ее домогательства.
– Я слышала, как герцог говорил нашей госпоже, что любовницей графа, когда он жил при дворе, была мадам Франсина Бовуар, – поведала Сесиль. – Готова поспорить, что именно поэтому граф и не хочет возвращаться в Версаль со своей новобрачной. И он не вернется, так мне сказал Арман.
– Я слышала, что он даже дрался из-за нее на дуэли. Какая же она, если из-за нее стоило драться? Наверное, очень красивая, – добавила неугомонная Жасинта.
– Мадам Сент-Бев тоже очень красива, – лояльно произнесла Бабетта. – Ведь она любовь всей его жизни. Он, должно быть, любит ее очень сильно, раз вернулся к ней через столько лет.
Все дружно с ней согласились. Невероятным усилием воли Мариетта продолжила свои пояснения, словно никто ее не перебивал:
– Жаклин, теперь протяни еще ниточку через последнюю цепочку и закрепи ее частыми стежками.
Девушки вернулись к своей работе, а Сесиль и Лили даже покраснели, устыдившись того, что болтали глупости о графе в присутствии той, которая в конечном счете стала в замке не прислугой, а гостьей. А если верить слухам, возможно, и кем-то более того.
Леон провел неудачный день, занимаясь пустыми разговорами с Элизой в замкнутом пространстве ее маленького садика. Он ощутил душевное облегчение, когда она не стала возражать против того, что следующий день он снова проведет на охоте. Вернувшись в Шатонне и застав Мариетту и Рафаэля за игрой в шахматы, он был столь великодушен, что поблагодарил ее за уроки, которые она давала его крестьянкам.
Мариетта изо всех сил старалась сохранить самообладание и едва подняла голову от шахматной доски в ответ на его слова, опасаясь, что не сможет выдержать без очевидного волнения взгляд его темных глаз.
Леон налил себе бокал вина и провел вечер в разговорах с герцогом и Жанеттой, время от времени поглядывая в тот конец комнаты, где Мариетта и Рафаэль продолжали игру. Он заметил, что Рафаэль весьма сосредоточен
Мариетта, заметив обращенные в ее сторону беглые взгляды Леона, позволила Рафаэлю выиграть и вежливо с ним попрощалась. Находиться в одной комнате с Леоном и не иметь возможности разговаривать с ним, обмениваться шутками, смеяться, как это было в первые часы и дни после того, как он ее спас, становилось для нее все более и более непереносимым, почти физически мучительным. Она понимала, что он ее никогда не полюбит, но жаждала понравиться ему хоть немножко. Ей хотелось, чтобы он ей улыбался, разговаривал с ней…
У нее разболелась голова, и у себя в комнате Мариетта села у открытого окна, из которого тянуло прохладой. Невидящим взглядом она смотрела на темные деревья и слушала шелест листвы от ночного ветерка. Ее дни проходили в постоянных поисках возможностей уклоняться от встреч с Леоном, чтобы избавить себя от лишних страданий. По утрам она уезжала пораньше проведать Нинетту Бриссак. Ко времени ее возвращения Леон уже отсутствовал – он ежедневно отправлялся в Лансер…
Мариетта легла в постель, однако сон пришел к ней не сразу.
Леон пробудился с чувством непривычного облегчения. Нынче он мог надеть на себя костюм для верховой езды, а не для визита к невесте. Это было приятной переменой и улучшило его настроение, достаточно скверное все последние дни. Церковные колокола вызванивали Ангелюс, молитву к Богоматери, пока он шел по каменным плитам двора к конюшне и Сарацину.
Мариетта, возвращаясь от Бриссаков, едва не столкнулась с ним на дороге.
– Боже милостивый! – воскликнул Леон, посторонившись со всей поспешностью. – Чего ради вы скачете так, словно за вами гонится тысяча чертей?
– Ничего подобного, просто у меня много работы…
Она не хотела, чтобы ее слова прозвучали грубо, хватит и того, что юбка у нее вся в пыли, а ветер растрепал волосы. Выходило так, что она вечно выглядит весьма непривлекательно по сравнению с изысканно-совершенной Элизой.
– Ни к чему говорить о работе, – неожиданно для самого себя произнес Леон. – Давайте-ка поохотимся, пустим соколов на дичь.
Не дожидаясь ее ответа, он пришпорил Сарацина и поскакал к подъемному мосту. Промедление Мариетты было коротким. Впервые после ее приезда в замок Леон заговорил с ней в прежнем, свободном тоне. Она ударила кобылу каблуками в бока и понеслась следом за Леоном. Церковные колокола еще звонили, когда они мчались галопом мимо крытых соломой домов деревни и дальше – к поросшим густым кустарником каменистым холмам. Хвост Сарацина стелился по ветру, а размашистый бег лошади Мариетты скоро настолько приблизил всадницу к графу, что у той вдруг перехватило дыхание.