Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала.
Шрифт:
Рохлин пытался перекрыть боевикам возможность отхода. Он поставил задачу новому командиру разведывательного батальона капитану Роману Шадрину (ныне майор, Герой России): выйти на проспект Победы и попытаться соединиться с десантниками, атакующими со стороны улицы Розы Люксембург.
Шадрин вместе с группой разведчиков в 60 человек вышел на проспект Победы, но попал под сильный обстрел. Прорваться было невозможно. Кварталы между проспектом Победы и улицей Розы Люксембург были набиты боевиками. Десантники из группировки Ивана Бабичева увязли в бою ближе к президентскому дворцу.
Командир разведбата доложил ситуацию комкору.
– Сынок, - сказал генерал, - это надо сделать.
– Попробую ночью, - ответил комбат.
Перебираясь из здания в здание, разведчики заняли позиции в строении рядом с гостиницей "Кавказ". У них уже было около сорока раненых.Связь с ними пропала.
Рохлин извелся: что случилось? Где они? Он шумел, ругался на всех, кто под руку попадет. Но связь не появлялась.
Бросить на выполнение поставленной разведчикам задачи еще кого-то он не мог. Повсеместношли напряженные бои. Десантники тоже не могли ничего сделать. Они явно увлеклись и уже не успевали перераспределить свои силы в интересах полного окружения боевиков.
Короче говоря, перекрыть отрядам Дудаева отход из президентского дворца не удалось.
– Если бы это произошло, - считает Рохлин, - война в Чечне была бы окончена. Ни один из главных дудаевских командиров не ушел бы...
А вскоре объявились разведчики. Оказалось,что в рации комбата сели батарейки...
– Штурма президентского дворца фактически не было, - рассказывает Рохлин.
– Правда, командование предлагало нанести по нему авиационный удар. Я ответил, что авиация уже помогла... Хватит. Тогда предложили разбить дворец танками. Я спросил, как они это представляют: танки бьют со всех сторон и попадают друг в друга? Меня спросили: "Что предлагаешь?" Отвечаю: "Отдайте мне, я возьму по-своему".
Здесь Рохлин, похоже, не отказал себе в удовольствии подчеркнуть свои командирские способности. Он, в отличие от командования группировки, большую часть времени сидевшего в Моздоке, знал, что дворец не будет обороняться как cовмин.
– Я профессионал, - заявляет генерал.
– Масхадов - тоже. Когда мы с ним говорили о ситуации вокруг дворца, то прекрасно понимали друг друга. Я знал, что он уйдет.
19 января в 7.30 подразделения 276-го полка и морской пехоты захватили гостиницу "Кавказ". Примерно в это же время последние группы боевиков были выбиты из комплекса зданий Совмина.
А вскоре дворец оказался практически пуст. В 15.30 он был взят.
– "Тунгуски" снесли несколько снайперов, оставшихся в нем, и подразделения вошли в здание без боя, - говорит Рохлин.
– Была только одна проблема: потеряли флаг, который должны были водрузить над дворцом. Два часа искали... Морская пехота успела вывесить Андреевский флаг и тельняшку...
ПОТЕРЯННОЕ СЕРДЦЕ
Когда в Грозный приехали матери солдат с намерением забрать своих сыновей, Рохлин приказал: "Отдать. Никого не
Позднее, когда станет известно, что генерал отказался от звания Героя и его будут спрашивать о причинах, то, кроме прочего, о чем мы еще скажем, он назовет и такую:
– Я не хочу, чтобы матери моих солдат могли подумать, что на крови их детей я заработал себе Звезду...
Ни один солдат не уехал. А некоторые матери остались, жили вместе с солдатами, обстирывали их и готовили пищу.
Настроения в частях корпуса сделали крутой поворот. Штурмовая группа капитана Сергея Марковца накануне отказалась замениться на позициях в здании столовой у Совмина.
– Мои здесь уже все знают, - заявил капитан, - как отражать нападение, как бороться со снайперами и гранатометчиками... А придут новые люди, будут новые жертвы.
Командир группы согласился лишь принять в пополнение 10 человек. Через день Марковец погиб.
Жертв действительно было много. Не с точки зрения военной. Здесь все в норме, если вообще так можно говорить. Во всяком случае, любой профессионал, изучив ход боев и побывав в пекле огня, оценил бы потери как минимальные. В этом Рохлин был уверен. Но в душе гибель 143 человек (итоговая цифра по корпусу) не могла оправдаться никакими трезвыми расчетами.
Рохлин шел по двору консервного завода, не обращая внимания на изувеченные останки человеческих тел. Что творилось у него в душе, он никому не мог рассказать. Он не имел права на проявление слабости. О слабости он мог только мечтать. И то тайком.
Боль за убитых и покалеченных несла Тамара Павловна. Он знал, что его супруга вместе с женой полковника Скопенко - Верой встречают каждый печальный груз, прибывающий в Волгоград, бывают на всех похоронах и поминках.
Не везде жену комкора встречали с благодарностью, не все принимали ее помощь. Кто-то отказывался разговаривать, подчеркивая, что это ее муж не смог уберечь их мужей, сыновей, отцов. Она это очень переживала. Не спала ночами. Глотала таблетки. А утром вновь шла по домам, к семьям, получившим похоронки. Организовывала похороны, выбивала материальную помощь, искала красный материал для гробов и прочее, прочее, прочее...
Да и своих забот хватало. Болезнь сына лежала на душе тяжелым грузом.
Рохлин протащил свою семью по гарнизонам, никогда не баловал вниманием. Был суров и безжалостен, когда дело касалось выбора - семья или служба. Семья всегда подстраивалась под его службу. И никогда он не слышал жалоб супруги, никогда она не заикалась о том, правильно он строит жизнь или нет.
Но ее излишняя, как он считал, способность к сопереживанию, постоянное стремление помогать всем вокруг не идет на пользу здоровью и душевному состоянию.
Впрочем, быть может, за эту способность, за это вечное стремление, за самоотдачу он и ценил женщину, разделившую его нелегкую судьбу.
"Сердце она посадит окончательно", - думал он. Но не мог запретить ей то, что запрещал себе. У них все было поделено: он был умом и волей семьи, а она ее душой и сердцем. И чем более сильным ему приходилось быть, тем тревожнее билось сердце.
Поздно вечером 31 декабря, когда весь литературный и политический бомонд веселился на московских и петербургских подмостках, демонстрируя тонкость вкуса и остроту языка, Рохлин позвонил жене.