Лев (в сокращении)
Шрифт:
Он стоял спиной ко мне, но я видел, что он вытирает лицо руками. Потом он повернулся ко мне. Его лицо и одежда были в грязи, но я увидел кровь на шее и на рубашке, однако не столько, сколько ее было бы, задень я сонную артерию или яремную вену. Нож выпал из его руки, он поднял его и двинулся на меня.
Я вскочил слишком стремительно, голова опять стала опасно легкой. Я испугался, что потеряю сознание, но несколько раз глубоко вздохнул и успокоил сердце, чтобы оно не выкачивало из меня слишком много крови.
Халил приближался,
— Лицо…
Я не хотел, чтобы он срезал мне лицо, поэтому поднял «глок» Кейт и прицелился. И снова едва не потерял сознание.
— Брось нож, — сказал я. «Глок» был весь перемазан грязью, и я не был уверен, что он выстрелит. — Брось, гнида.
Он сделал еще пару шагов и осел на колени.
Все было кончено, но ничего не кончено, пока не кончено совсем, — его нож все еще был нацелен на меня. Мне нужно было просто подождать, но я чувствовал, что истекаю кровью, — я слишком хорошо знал это чувство, — и потому должен скорее вбить последний гвоздь в могилу этого ублюдка. Я прицелился ему в голову и начал нажимать на спусковой крючок, но опустил пистолет и сунул за пояс.
Халил встал и, как зомби, выставив свой нож, пошел на меня.
Я глубоко вдохнул и прыгнул на него, парируя удар его ножа и всаживая снизу свой десантный ему в горло. Клинок прошел сквозь подбородок и рот и увяз в верхнем небе. Выпустив его, я шагнул назад.
Он выпучил глаза, хотел что-то сказать, но лишь издал нечленораздельный звук, и кровь хлынула у него изо рта.
Он задыхался, но, как ни удивительно, сделал еще шаг ко мне, и мы уставились в глаза друг другу. Нас не разделяло и трех футов.
Глаза у него были ясные и горели злобой.
— Моя жена жива. Я жив. А ты мертв, — сказал я.
Он все смотрел на меня. Потом покачал головой. Мы стояли лицом друг к другу, глядя друг другу в глаза, и у меня появилось чувство, что это поединок воли — кто первым упадет?
Не я. Мне пока удавалось держаться на ногах, хотя голова у меня кружилась.
Похоже, Халил вдруг понял, что у него проблемы, и взялся за рукоять ножа, торчавшего из подбородка.
Никто, кроме меня, не смел трогать боевой нож дяди Эрни. Я размахнулся и ударил его по лицу.
Он упал, и я знал, что больше уже он не поднимется, поэтому позволил себе опуститься на колени. Потом упал головой и плечом на грудь Халила, чтобы раны оказались повыше.
Из последних сил я вытащил телефон и набрал 911.
— Десять-тринадцать, — сказал я диспетчеру. То есть офицер в опасности. Я представился, назвал номер жетона, потом, перейдя на полицейский жаргон для большей убедительности, сказал: — Автобус срочно, — то есть «скорую помощь»; объяснил, куда ехать, и уточнил: — Ищите… большой трейлер… кирпичная кладка Карлино… да… скорее…
Я закрыл глаза, стараясь контролировать дыхание и сердцебиение. Сейчас, сейчас.
Минут через
Повернув голову, я посмотрел на Винса Пареси, висевшего на высоком кране, глубоко вздохнул и сказал ему:
— Все кончено, капитан. Мы победили.
В окно лились потоки солнца, а на шнуре, который опускал шторы, болтался плюшевый лев. И это был не сон — эта комната определенно была мне знакома. Кто-то сжал мне руку, я повернул голову и увидел, что у моей кровати стоит Кейт в белой блузке и синей юбке, которые я привез ей вчера. И через несколько секунд вспомнил все.
Она улыбнулась и спросила:
— Как ты себя чувствуешь, красавчик?
Я не вполне понимал, как себя чувствую, но ответил:
— Неплохо. — И добавил: — Посмотрела бы ты на моего противника…
— Ты обязательно поправишься, — сказала она, заставив себя улыбнуться.
— Конечно. Но в Миннесоту не поеду.
Слезы выступили у нее на глазах, и она наклонилась поцеловать меня. Я нашел рычажок на кровати и поднял себя в сидячее положение. Из меня торчали проводки и трубочки; проверив мониторы, я убедился, что все в порядке, и стал потихоньку впадать в эйфорию — на сей раз старуха с косой прошла мимо.
— Я хочу отсюда выйти, — сказал я.
— Врач сказал — три-четыре дня, — ответила Кейт. — Но я говорю — неделя!
Она поднесла к моим губам стакан воды со льдом, и я сделал глоток. Теперь я заметил, что ее кровать все еще здесь, и спросил:
— Ты остаешься?
— Нет, это ты остаешься. А я выписываюсь.
— Да?
Я снова лег. Несмотря на болеутоляющие, я чувствовал обе свои ножевые раны. Сказать по правде, все тело болело немилосердно.
Некоторое время я смотрел в потолок, потом сказал:
— Халил мертв.
— Я знаю.
— И Винс Пареси мертв. Его убил Халил.
— Я знаю, — повторила она, помолчав, и снова заплакала.
Честно говоря, у меня тоже ком стоял в горле. Не знаю, как Халил убил Винса, но надеюсь, что быстро.
Она придвинула свой стул к кровати и взяла меня за руку.
— Когда ты сможешь об этом рассказать… Я очень хочу знать, как все было.
Я вполне мог об этом рассказать хоть сейчас, но знал, что мне предстоит рассказывать одно и то же, по меньшей мере раз двадцать, половине юридического отдела, и потому ответил:
— Когда вернусь домой. Ты поможешь мне написать рапорт о происшествии.
— Не задирай хвост, — улыбнулась она.
Мы поболтали еще немного и решили, что после больницы мне нужно будет пару недель посидеть дома, чтобы я мог спокойно восстановиться. Я выразил глубочайшее сожаление, что мы не сможем в ближайшем обозримом будущем поехать к ее родителям, и хотя Кейт понимала, что я издеваюсь, она не могла сказать это человеку в столь тяжелом состоянии. Еще я сообщил, что врач на пять лет запретил мне прыжки с парашютом.