Левая рука тьмы (сборник)
Шрифт:
Маленький автомобиль выехал из города. Некогда протяженные загородные дороги теперь исчезли. Во время чумы, когда выживал один из двадцати, пригороды стали неподходящим местом для жизни. Далеко от магазинов, нет бензина для машин и всюду дома, полные смерти. Стаи бродячих собак, бегающих по газонам, заросшим лопухом. Разбитые окна.
Кто вставит разбитые стекла? Люди сгрудились в старом центре города. Вначале пригороды были разграблены, потом сгорели. Как Москва в 1812 году — божья кара или вандализм? Они больше не были нужны, поэтому и сгорели. Акр за акром заросли
Солнце садилось, когда она пересекала реку Туалатин, шелковой лентой извивающуюся меж крутых лесистых берегов. Немного погодя взошла Луна.
Теперь не принято мечтать, глядя на Луну, как было принято в течение тысячелетий. Теперь она символизирует не недостижимое, и не недостигнутое, а утраченное. Украденная монета, жерло орудия, круглая дыра в небе.
Чужаки захватили Луну. Их первым агрессивным актом — тогда земляне еще не знали о их появлении в Солнечной системе — было нападение на Лунную базу, гибель от удушья сорока человек в доме-куполе. В тот же день они уничтожили космическую станцию русских — прекрасное сооружение, похожее на цветок чертополоха, летавшее над Землей. Оттуда русские собирались отправиться на Марс. Лишь десять лет спустя после частичной победы над чумой человечество, как Феникс, устремилось в космос, на Луну, на Марс и встретило чужаков, встретила молчаливую беспричинную жестокость, бессмысленную ненависть Вселенной.
Теперь дороги содержались не так, как раньше. Они был усеяны выбоинами, но Хитзер не снижала скорости. Луна хорошо освещала дорогу. Ей пришлось пересечь несколько рек. Наконец она въехала в лес.
Древний дорожный знак. Эта земля оберегала от хищных компаний. Не все американские леса пошли на изготовление мебели и бумаги, кое-что осталось.
Поворот направо — в Сунславский национальный парк, не какое-то паршивое лесоводческое хозяйство, где только пни да саженцы, а настоящий, черт побери, лес! Высокие клены заслоняли лунное небо.
Знак, который она искала, был почти не виден в густой тени ветвей. Она снова повернула и поехала на медленной скорости по первой из избитых дорог. Примерно через милю она увидела первый дачный домик. Луна освещала черепичную крышу. Шел девятый час.
Домиков было много. Они стояли в тридцати-сорока футах друг от друга. Деревья почти не тронуты, но подлесок расчищен.
В одном домике было освещено окно. Ночь со вторника на среду, ранняя весна — отпускников еще мало. Открыв дверцу машины, она поразилась шуму ручья — вечный непрекращающийся напев. Она шла к освещенной даче, споткнулась в темноте. А что если это не он, если там незнакомец?
Что ж, не съедят же ее! Она постучала. Немного погодя, постучала вторично.
В лесу было очень тихо, лишь звенела вода в ручье.
Дверь открыл Орр. Волосы у него были взлохмаченные, глаза покраснели, губы пересохли. Моргая глазами, он уставился на нее. Вид у него был опустившийся и жалкий.
Она испугалась.
— Вы больны? — резко спросила она.
— Нет, я… Входите.
Придется войти. У печи кочерга, можно ею защититься. Конечно, если он не нападет неожиданно…
— У вас температура?
— Нет, я…
— Что с вами?
— Я не могу спать.
В комнате удивительно приятно пахло дымом и сырыми дровами. Печь, ящик, полный дров, шкаф, стол, стул, кушетка.
— Садитесь, — сказала Хитзер. — Вы ужасно выглядите. Вам нужен доктор. Хотите пить? У меня в машине бренди. Поехали со мной, мы отыщем врача в Линкольн-сити.
— Я здоров, просто хочу спать.
— Вы сказали, что не можете спать.
Он посмотрел на нее красными мутными глазами.
— Я не могу позволить себе спать, я боюсь!
— О, боже! И давно?
— С воскресенья.
— Вы не спали с воскресенья?
— С субботы… — неуверенно сказал он.
— Вы что-нибудь принимали? Таблетки?
Он покачал головой.
— Я несколько раз засыпал, — сказал он отчетливо.
На мгновение он уснул, как девяностолетний старик. Она смотрела на него недоверчиво. Но он тут же очнулся и поинтересовался:
— Вы за мной?
— А за кем же еще? Вчера вы оставили меня без обеда.
— Ох! — Он изо всех сил старался не закрыть глаза. — Простите. Я был не в себе.
Теперь он снова стал самим собой, человеком, чье достоинство лежит так глубоко, что его почти не видно.
— Я не сержусь. Но вы пропустили сеанс лечения.
— Хотите кофе? — спросил он.
Бесконечные возможности, безграничная цельность, мощное бездействие. Существо, которое, будучи ничем, является всем, так как остается самим собой.
Она на мгновение увидела это, и больше всего ее поразила его сила. Он — самая могучая личность из тех, кого она знала, потому что его невозможно сдвинуть с центра, потому он ей нравится. Ее тянуло к нему, как мошку к огню. С детства она получала любовь, но не было того, на кого она могла опереться, люди искали поддержку в ней. Тридцать лет она мечтала встретить человека, которому не нужна ее поддержка, который сам…
Вот он, прячущийся в укрытие, безумец, с налитыми кровью глазами — вот ее оплот, ее сила. «Жизнь невероятная путаница, — подумала Хитзер. — Никогда не догадаешься, что будет дальше». Она сняла плащ, а Орр достал из шкафа чашки и консервированное молоко. Потом принес крепкий кофе.
— А вы?
— Я и так много выпил. Слишком много.
— Как насчет бренди?
Он задумчиво посмотрел на нее.
— Оно вас не усыпит, только подбодрит немного. Я схожу за ним.
Он посветил ей по дороге к машине.
Ручей звенел, деревья слушали молча. Над их головами сверкала Луна, Луна чужаков. Вернувшись в комнату, Орр налил себе немного бренди, попробовал и передернул плечами.
— Хорошо!
Она одобрительно следила за тем, как он пьет.
— Я всегда вожу с собой фляжку, — сказала она. — Держу в отделении для перчаток, потому что, когда останавливают полицейские и спрашивают права, она странно выглядит в моей сумочке. Но она всегда со мной и часто оказывается очень кстати.
— Поэтому вы и носите с собой такую большую сумку?