Левая рука тьмы (сборник)
Шрифт:
Он держал руки над печью и не уменьшал накала. Даже он замерз.
— Я был в Туруфе, поблизости.
Это было все, что я от него узнал. Он не гордился своим поступком. И он не способен был смеяться над ним. Кража считается самым низким преступлением на Зиме, более презирается только самоубийство.
— Все это используем в первую очередь, — говорил он, пока я ставил на печь кастрюлю со снегом. — Все тяжелое.
То, что Эстравен заготовил заранее, было денатурированной, плотной, высококалорийной пищей в форме кубиков, которую по-орготски называют гичи-мичи. И мы называли ее так, хотя говорили
Рассчитав, наконец, наш режим питания, он заполз в мешок и уснул. Ночью я слышал, как он во сне продолжает считать вес, дни и расстояние.
По очень приблизительной оценке нам нужно было преодолеть около восьмисот миль.
Первые сто миль на север и северо-восток через лес по северным отрогам хребта Самбеони к ледяному щиту, покрывающему великий континент повсюду севернее сорок пятой параллели и кое-где опускающемуся и до тридцать пятой. Один из таких выдававшихся на юг языков льда находился в районе Огненных Холмов — последних вершин Сембенспенса. Этот район и был нашей первой целью. Здесь, в горах, как считал Эстравен, мы легче попадем на ледяной щит либо опустившись на него с горного склона, либо поднявшись по языку льда. Дальше мы двинемся по самому льду на восток и пройдем около шестисот миль.
Там, где ледник подходит к берегу залива Гутен, мы спустимся с него и, пройдя пятьдесят — сто миль по Пенсайским высотам и болотам, которые будут покрыты десятью или двадцатью футами снега, выйдем на Кархидскую границу.
Весь маршрут проходит по необитаемым местам. Здесь мы не встретим ни одного инспектора. Несомненно, это самое важное.
У меня совсем не было документов, а документы Эстравена — при самом поверхностном осмотре становилось ясно, что они поддельные. К тому же я только внешне напоминал гетенианца и не хотел подвергаться осмотру. С этой точки зрения, план Эстравена был очень практичен. В остальных отношениях он казался чистейшим безумием.
Это мнение я хранил про себя. Если уж все равно нам придется умирать в попытке бегства, я предпочитал умереть таким образом. Эстравен, однако, все еще раздумывал над другими возможностями. На следующий день, который мы провели, тщательно упаковывая на санях наши запасы, он сказал:
— Если вы вызовете звездный корабль, то как быстро он прилетит?
— От восьми дней до полумесяца, в зависимости от того, где находится корабль относительно планеты. Он может оказаться на противоположной точке орбиты.
— Не быстрее?
— Не быстрее. Двигатель «Нафал» нельзя использовать в пределах солнечной системы. Корабль пойдет на обычном ракетном двигателе, а это займет не менее восьми дней. А что?
Он крепко затянул веревку и завязал ее, прежде чем ответить.
— Я думал о том, чтобы попросить помощи у вашего мира, раз уж наш не может ее оказать.
— Мощный?
— Не очень. Ближайший мощный передатчик в Кухумее, около четырехсот миль к югу отсюда.
— Кухумей большой город?
— Четверть миллиона жителей.
— Мы должны будем каким-то образом воспользоваться передатчиком, а потом более чем на восемь дней скрыться. Вероятность удачи очень мала.
Он кивнул.
Я вынес из палатки последний мешок с кадиком, уложил его на сани и сказал:
— Если бы я вызвал корабль в тот вечер, когда вы говорили со мной, накануне моего ареста… Но мой ансибл был у Оболе, да и сейчас у него, вероятно.
— Он может его использовать?
— Нет. Даже случайно не может. Установка координат исключительно сложна. Если бы я воспользовался им!
— Если бы я тогда знал, что игра окончена, — сказал Эстравен.
Он улыбнулся, он не привык сожалеть.
— Вы старались, но я вам не поверил.
Когда сани были нагружены, он настоял на том, чтобы остаток дня мы провели в палатке, ничего не делая, сберегая энергию. Он, лежа, писал в маленькой записной книжке своим мелким быстрым вертикальным кархидским почерком. Эта запись составляет содержание предыдущей главы. У него не было возможности на протяжении предыдущих месяцев вести свой дневник, и это его раздражало. В этом смысле он был очень педантичен. Я думаю, что дневники для него были и обязанностью, и связью с его семьей в очаге в Эстра. В те времена я не знал, что он пишет.
Пока он писал, я намазывал воском лыжи или просто бездельничал.
Я начал было насвистывать танцевальный мотив, но оборвал себя на середине.
У нас была одна палатка, и если мы хотим делить ее, не сводя друг друга с ума, необходима какая-то сдержанность в манерах и поведении.
Услышав свист, Эстравен поднял голову и сонно взглянул на меня.
— Я хотел знать о вашем корабле еще в прошлом году. Почему вас послали сюда одного?
— Первый посланник в мир всегда приходит один. Один чужак — просто случайный гость, два — уже вторжение.
— Дешево же ценится жизнь первого посланника.
— Нет, Экумен ничью жизнь не ценит дешево, но лучше подвергнуть опасности одну жизнь, чем две или двадцать. К тому же очень дорого посылать людей в кораблях с большими прыжками. Да я и сам просил об этой работе.
— «В опасности честь», — процитировал он какую-то строку.
Потом он добавил:
— Мы будем достойны чести, когда достигнем Кархида.
Слушая его, я верил, что мы доберемся до Кархида, преодолеем восемьсот миль гор, ущелий, провалов, вулканов, ледников — сплошную пустыню, без убежища, без жизни, среди зимних бурь ледяного века.
Он продолжал писать с какой-то упрямой основательностью, которую я видел в безумном короле, когда тот занимался кладкой камня.
Основываясь на своих расчетах, он собирался добраться до Кархида на четвертый день четвертого месяца зимы, Архад Аннер.
Выступить мы должны были завтра, в тринадцатый день первого месяца зимы — Торменбод Терем. Наших запасов должно было хватить на три месяца — семьдесят восемь дней. Итак, делая по двенадцать миль в день, мы достигли бы Кархида в Архад Аннер. Все было решено. Оставалось только выспаться.