Левая рука тьмы (сборник)

Ле Гуин Урсула Кребер

Было пять часов шесть минут.

В пять одиннадцать Хабер нажал кнопку выключения усилителя. В пять двенадцать, увидев появление с-стадии, он наклонился над пациентом и отчетливо трижды произнес его имя.

Орр вздохнул, широко развел руки, открыл глаза и проснулся. Хабер несколькими искусными движениями отсоединил электроды и снял с него шлем.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Хорошо.

— Вы видели сон. О чем он был?

— О лошади, — хрипло сказал Орр, все еще не вполне проснувшись.

Он сел.

— Это был сон о лошади. Вот об этой.

Он указал на

большую фотографию, украшавшую кабинет доктора Хабера — скачущая кобыла на травянистой лужайке.

— Что же вы видели? — спросил довольный Хабер.

Он не ожидал, что внушение так хорошо подействует на первом же сеансе.

— Я шел по полю, а она была далеко. А потом она поскакала прямо на меня. Я не испугался. Я подумал, что смогу поймать ее за узду или даже сесть на нее верхом. Я знал, что она не опасна мне, потому что это лошадь с вашей картины, а не настоящая. Все это как игра, доктор Хабер. Не кажется ли вам, что эта картина необычна?

— Что ж, некоторые находят ее не вполне подходящей для кабинета медика. Символ жизни рядом с кушеткой Фрейда!

Он рассмеялся.

— Но была ли она здесь час назад? Разве здесь не висел вид на Маунт-Худ, когда я пришел к вам, прежде чем мне приснился сон о лошади?

Боже, тут была Маунт-Худ, этот человек прав! Нет, не было Маунт-Худа, не могло быть Маунт-Худа, лошадь была, лошадь!

— Была гора!

— Нет, лошадь!

Он смотрел на Джорджа Орра. Нужно сохранить спокойствие, внушить уверенность.

— Джордж, вы помните, что здесь висело изображение Маунт-Худа?

— Да, — печально, но спокойно ответил Орр. — Помню. Гора, покрытая снегом…

— Гм…

Хабер глубокомысленно кивнул.

Озноб, охвативший его тело, прошел.

Глаза неопределенного серо-голубого цвета, но ясные и прямые. Это не глаза психопата.

— Боюсь, что я плохо ее помню. Это Тампани-Холл, копия восемьдесят девятого года. И как я ее не замечал? Конечно, лошадь — анахронизм, но мне нравится эта картина. В ней энергия, сила. Это идеал, к которому стремится психиатр, своего рода символ. Конечно, предлагая вам содержание сна, я случайно взглянул на картину. Конечно, это была лошадь.

Хабер искоса взглянул на картину.

— Послушайте. Если хотите, спросим мисс Кроч. Она проработала здесь два года.

— Она скажет, что здесь всегда была лошадь! — спокойно, но печально сказал Орр. — И она действительно всегда была. После моего сна. Я подумал, что, поскольку вы сами предложили содержание сна, то и у вас, возможно, должна сохраниться двойная память, как у меня. Не получилось.

Он снова посмотрел в глаза Хаберу своим ясным умоляющим взглядом.

Он болен. Его нужно лечить.

— Я хочу, чтобы вы пришли снова, Джордж. Завтра, если возможно.

— Я работаю…

— Уходите с работы на час раньше и приходите сюда к четырем. Вы подвергнетесь ДТЛ. Скажите об этом хозяину. Тут нечего стыдиться. Восемьдесят два процента населения подвергаются ДТЛ, а тридцать два — ОТЛ. Так что будьте к четырем, и мы поработаем. Нужно что-то сделать. Вот рецепт на мепробамат, он будет держать ваши сны на низком уровне, отчасти подавив ж-стадию. Каждые три дня можете возобновлять его. Если увидите сон или испугаетесь, звоните мне днем и ночью. Но я сомневаюсь,

чтобы это понадобилось — это отличное лекарство. А если будете сотрудничать со мной, скоро вам вообще не понадобятся лекарства. Договорились?

— Спасибо за лекарство, — он взял рецепт и улыбнулся робкой, невеселой улыбкой, впрочем, не лишенной юмора.

— Еще о лошади.

Хабер, который был на голову выше, смотрел на него сверху вниз.

— Она похожа на вас, — сказал Орр.

Хабер быстро взглянул на фото. Действительно. Крупный, упитанный конь красновато-рыжей масти несся галопом, и густая черная грива развевалась по ветру.

— И та лошадь, во сне, походила на меня?

— Да, — ответил пациент.

Когда он ушел, Хабер сел, с тревогой всматриваясь в фотографию Тампани-Холла. Она действительно слишком велика для кабинета. Здесь нужен вид на горы.

3

Тех, кому помогает небо, мы зовем сынами неба. Об этом не узнают ученые. Этого не добьешься работой. Это непостижимо разумом. Не пытаться понять то, что недоступно пониманию, великое достижение. Те, кто не сознают этого, будут уничтожены на гончарном кругу неба.

Чуанг Цзе. XXIII

Джордж Орр ушел с работы в три тридцать и направился к подземке. У него не было машины. Начав экономить, он смог бы купить машину и разрешение на индивидуальное пользование ею, но к чему? Нижний город закрыт для автомобилей, а он живет в нижнем городе. Он научился водить машину в восьмидесятые, но собственного автомобиля у него никогда не было. По Ванкуверской подземке он добрался до Портленда. Поезда, как всегда, были переполнены. Он не мог дотянуться до поручня или петли и стоял, поддерживаемый равномерным напором тел со всех сторон. Сосед держал раскрытую газету и не мог опустить руки. Он так и стоял, задрав голову и разглядывая спортивные новости.

Внимание Орра привлек заголовок: «Атомный удар вблизи афганских границ» и ниже: «Угроза интервенции в Афганистане». Владелец газеты протиснулся к выходу, и газету сменила зеленая пластиковая тарелка с несколькими красными помидорами, а под тарелкой — старая леди в зеленом пластиковом плаще, которая три остановки простояла на правой ноге Орра.

Он вышел на станции Восточный Бродвей и прошел четыре квартала, протискиваясь сквозь вечернюю толпу к зданию Восточной Башни Вильяметт — огромному бетонному стеклянному столбу, с растительным упрямством сражавшемуся за свет и воздух со множеством таких же окружающих его башен.

Очень мало света и воздуха доходило до нового уровня улицы. Внизу было душно и мокро от дождя. Дождь — старая портлендская традиция, но тепло, семьдесят градусов по Фаренгейту, второго марта — вполне современно — это результат загрязнения воздуха. Городские и индустриальные испарения не контролировались достаточно надежно в середине двадцатого века, так что кумулятивный эффект оказался неизбежным. Потребуется несколько столетий, чтобы в воздухе уменьшилось содержание СО₂, если это вообще произойдет. Нью-Йорк, по-видимому, будет величайшей жертвой реального парникового эффекта: полярная шапка продолжает таять и уровень моря поднимается, по сути дела весь Босфор в опасности.