Левиафан. Проклятые земли
Шрифт:
– Благодарю, – произнес он и протянул Лейву руку, сунув клинок за пояс. Эриль тоже спрятал свой скрамасакс и пожал Аудуну предплечье, коротко кивнув.
К этому моменту штурм закончился. Воины Логи потеряли свое преимущество, как только хирдманы Эйрика оказались на площадке, опоясывающей частокол с внутренней стороны. Тогда превосходство в числе и мастерстве сыграло решающую роль. Хотя было бы несправедливо не отметить храбрость, с которой бились обреченные защитники Скагеррака. Все тридцать пали здесь, у ворот города, ни один не отступил, не сбежал. При этом они сумели унести жизни шестнадцати вестфольдцев.
Аудун
Он прошел мимо Лейва, похлопал его по плечу, бросил взгляд на извечно улыбающегося Регина и Гуннара, взобравшегося на стену одним из последних и почти не принявшего участия в битве. Эйрика он увидел по другую сторону ворот у большого деревянного дома с открытой площадкой, посреди которой стояла наковальня, мехи и другие кузнечные приспособления и инструменты. Конунг стоял, широко расставив ноги со скрамасаксом в руках. Шлема на нем не было, кольчуга у ворота была разорвана, вероятно – сильным секущим ударом. Однако стальное полотно спасло конунгу жизнь, погасив мощь удачной атаки, его кожаная рубаха была прорвана, но на теле виднелся лишь неглубокий порез.
Перед Эйриком в хлюпающей грязи лежал бездыханный Логи. Конунг Вест-Агдера пусть и не был особенно совестливым и честным, все ж не сбежал, а остался сражаться за свой дом, хотя не мог не понимать – даже если наемные даны придут, для Скагеррака это уже ничего не изменит.
Аудун удивился – каким же непостижимым образом Змеиному языку удалось ранить Эйрика, да так, что не будь на том кольчуги, он, вероятно, почил бы прямо тут, за воротами вражеского города. Хотя, может статься, удар этот Эйрик получил от кого-то другого, например – от одного из берсерков, ведь поединка Аудун не видел.
Внезапно знаменосец понял, что может немного передохнуть. Его воины знали, что делать. Сейчас они двинутся вглубь города, хирдманы из числа тех, кто умеет обращаться не только с секирой, но и собственным языком, пойдут по домам, увещевая местных, что опасность миновала и теперь для них настанет период расцвета под властью нового конунга. В бражном зале знамена Вест-Агдера сменятся знаменами Вестфольда, а Эйрик усядется на деревянный трон и начнет раздавать приказы типа «найти и зарезать с дюжину баранов к вечернему пиру», «притащить сюда весь мед, что есть в городе»и далее в таком духе. Что ж, он по праву заслужил это. Они все заслужили.
Глава 17. Смерти нет
Аудун пошел вдоль частокола по неширокой деревянной площадке, думая о том, что обязательно нужно заплатить свеям сверх обещанного, дабы они пополнили хирд Эйрика. А к вечеру должны подойти новобранцы из Эуст-Агдера, вряд ли их будет много, но в грядущей битве за Ставангер им потребуется каждый воин. Может, из Телемарка еще кто-то прибудет.
Знаменосец конунга тяжело вздохнул и потер руками виски, затем скулы, уголки губ и подбородок. Он лишь размазал по лицу грязь и кровь, но в данный момент его это не слишком
Что получило свое имя раньше – город или залив? Ведь один явно был назван в честь другого. Для какого-нибудь дотошного хрониста эта загадка имела бы принципиальное значение, но не для Аудуна. Для него минуло время изысканий средь тайн далекого прошлого. Как минимум потому, что слишком многое из этого прошлого было связано с ним и ему подобными, которых он слишком хорошо знал, а потому ненавидел всей душой.
Хотя вот Регин ему приглянулся. Он был честен, никогда не скрывал, что думает. И даже его раздражительная улыбка импонировала Аудуну, возможно – как раз тем, что не была наигранной, как у многих. Бог мщения, которого Всеотец назвал Видар, действительно искренне радовался каждому мгновению, проведенному в Мидгарде. Жизнь, смерть, боль и счастье – все это он с радостью переживал снова и снова, и не уставал от этого ни на миг. Но более остальных он любил ярость битвы, это было очевидно.
И тут же Аудун подумал о том, насколько для Регина важны его собственные чувства. Ведь все это время он упивался чувствами других, смертных, он сам не участвовал ни в каких интригах, скорее просто плыл по течению и с интересом глядя на происходящее. Когда-то, очень давно (или как раз наоборот – в далеком-далеком будущем) Аудун знал одного такого бога. Он был из этих мест и сильно отличался от Регина, буквально всем, но в одном они были схожи – умением находить искренний восторг в наблюдении за смертными. Вот только тот, другой, не просто наблюдал, а копировал, притворялся, постоянно становился кем-то. Потому что не знал – кто он сам.
Резкий порыв холодного ветра ударил в лицо Аудуна, мгновенно высушивая кровь и влажную грязь. Он взглянул вверх и с удивлением обнаружил рваную прореху в пелене низких облаков. Прошло несколько мгновений и серый саван окончательно расступился, дав дорогу глубокой прозрачной синеве, в центре которой весело заблестел золотой диск.
Аудун смотрел прямо на солнце, не боясь повредить глаза. Ему такие мелочи были не страшны, даже сейчас, когда часть его сил все еще дремала где-то в глубине мятежной сути. Может статься, здесь он вовсе не мог пробудиться полностью, следуя каким-то древним, по-настоящему незыблемым законам Вселенной.Воин уже давно понял, что этот мир гораздо сложнее, чем ему представлялось вначале, когда он еще был смертным. Давно. Очень давно.
Неожиданно он вспомнил ночь после взятия Арендала. Они потеряли многих воинов и в небольшом заливе за городом Лейв провел для них прощальный обряд. Для тех, за кем не приехали родичи. У кого-то их попросту не было, а кто-то жил слишком далеко, чтобы вот так легко сорваться за сотни варов. Но весть разослали всем, о ком знали, так у нордманов было принято.
Снорри, седовласый воин, что прошел с Эйриком весь путь от смрадных казарм занюханного Йёвика, о котором здесь никто и не слышал, до резного деревянного трона, убранного шкурами волков и медведей, в бражном зале Тёнсберга. Он был много старше конунга и тот не скрывал, что Снорри не просто его ближайший хускарл, но и наставник.