Левиафан
Шрифт:
В это же время, в пятом отсеке, на нижней койке медицинского изолятора мучился от бессонницы Березин. Отдельная каюта ему не полагалась, и контрразведчик обитал там вместе с корабельным врачом. Место это для обитания было довольно комфортным, поскольку изолятор имел отдельный гальюн с душем и сообщался с амбулаторией, оборудованной по последнему слову научной мысли. В нем имелось все, чтобы оказывать подводникам в море весь спектр медицинских услуг, начиная от лечения банальных ушибов и заканчивая несложными хирургическими операциями. Сожитель Березина – майор медицинской службы Алубин,
Он не любил свою службу и тяготился ей.
Закончив два года назад академию ФСБ, куда Березин попал благодаря связям отца – маститого депутата Государственной Думы, он надеялся на блестящую карьеру в контрразведке. И все поначалу складывалось хорошо. Родитель, водивший близкую дружбу с одним из заместителей директора ФСБ, пристроил свое чадо на престижную должность в управление международного сотрудничества в центральном аппарате. Однако через год, попав в первую зарубежную командировку в Лондон, молодой Березин учинил там пьяный дебош в ресторане и был отозван на родину. Встал вопрос об увольнении, но снова помогли родительские связи. Неудавшегося «международника» перевели в департамент военной контрразведки и направили от греха подальше, в управление контрразведки Северного флота.
– Пересидишь там год-другой, – напутствовал его приятель отца, – я организую тебе путевую характеристику и подыщу приличное место в Москве.
В Североморске, зная чьим протеже является Березин, его определили в один из лучших заполярных гарнизонов в котором базировалось ударное соединение подводных ракетоносцев. Начальник контрразведки соединения, мечтавший об адмиральских погонах, принял «москвича» радушно и стал всячески опекать.
Однако коллеги по отделу отнеслись к старшему лейтенанту настороженно – он им сразу не понравился своим высокомерием и чрезмерной близостью к начальству. В первый же выход в море, Березин убедился, что новая служба «не подарок». Замкнутое пространство корабля действовало угнетающе, а обитающие в нем люди вызывали неприязнь. Они были чужды Геннадию, с детских лет привыкшему вращаться в высшем обществе. Короче, самое настоящее быдло, как любил выражаться отец.
– Ну да ладно, – думал Березин. – Через три месяца вернемся из плавания, а там санаторий, отпуск и, глядишь, снова Москва. Папаша меня в этой дыре не оставит.
Глава 2. На просторах Атлантики
Северная Атлантика встретила крейсер двенадцатибальным штормом. Он чувствовался даже на двухсотметровой глубине.
Неумолимая сила раскачивала лодку на гигантских качелях и затрудняла управление кораблем. Однако погружаться ниже Морев не спешил. Он решил заняться отработкой экипажа в экстремальных условиях.
Для начала на корабле объявили тревогу и, получив из отсеков доклады о готовности к бою, провели учения по борьбе с пожаром. Огонь и вода – главные враги подлодки. Причем на глубине они намного опаснее, чем на поверхности. Там есть свобода маневра, обычная среда обитания человека, и возможность оставления терпящего бедствие судна.
Под водой всего этого нет. Борьба идет в дважды замкнутом
Учения прошли нормально. Условный пожар в турбинном отсеке, его личным составом был «потушен» грамотно и в нормативные сроки.
– Ну что ж, – мимолетно взглянул Морев на довольного старпома после их разбора. – А теперь, поборемся с водою. Сергей Ильич, – обратился он к сидящему за пультом вахтенному офицеру, – дайте вводную, пробоина в трюме, в районе пятьдесят седьмого шпангоута.
– Есть, – кивнул тот и нажал тумблер боевой трансляции.
– Учебно-аварийная тревога! Пробоина в трюме, районе пятьдесят седьмого шпангоута! – разнеслось по кораблю.
Через несколько секунд из пятого и смежных с ним отсеков стали поступать доклады о ходе борьбы с водой.
– Есть!
– Есть!
– Есть! – только и успевал отвечать на них вахтенный офицер.
– Пробоина заделана! Включены насосы на осушение трюма! – последовал через несколько минут последний доклад.
– Уложились, – нажал кнопку секундомера старпом и вопросительно уставился на командира.
– А точней, уложили, – нахмурился Морев. – На такой глубине вашу аварийную партию размазало бы давлением воды по переборкам. Сергей Ильич, – обратился он к вахтенному офицеру, – почему вы не всплыли на перископную глубину?
– Но ведь там шторм, я думал…
– А вы не думайте, на этот счет есть строго определенные действия, – процедил командир. – Отработка не принимается. Учения придется повторить завтра. Отбой тревоги.
Хотя учения прошли и не на должном уровне, настроение у экипажа было приподнятым.
Выход в Атлантику, а на сленге подводников в «банановую рощу», сулил ощутимую прибавку к жалованию. Причем не в отечественных рублях, а в североамериканских долларах, которые с чьей-то легкой руки прозвали «бананами». По этому поводу в кают-компании и курилке шел оживленный обмен мнениями.
– Нет, по сравнению с советскими временами, это все-таки мизер, – сказал во время обеда механик, обращаясь к старпому. Тогда мы получали намного больше. За несколько походов можно было скопить на «Жигули», а то и на «Волгу».
– А теперь на колесо от «Тайоты», – рассмеялся старпом. – Зато импортное, японское.
– За что боролись, на то и напоролись, – вздохнул механик. – Гарсун , тащи первое!
Через минуту перед ним возник вестовой в белой курточке, осторожно несший мельхиоровую миску. Большой палец его правой руки омывался золотисто поблескивающим супом.
– Что это? – пробурчал механик, хмуро кивнув на палец.
– Ничего, товарищ капитан 2 ранга, мне не горячо, – поставил вестовой миску на стол и вытер палец о куртку.
В кают-компании грохнул жизнерадостный смех.
При всплытии на очередной сеанс связи из рубки акустиков доложили о непонятных ударах по корпусу в районе кормы. Спустя минуту, аналогичный доклад поступил и от вахтенного шестого отсека. Удары чередовались с разными временными промежутками, были одной тональности и классифицировались акустиками как механические.