Левиафан
Шрифт:
Положительными являются те законы, которые не существовали извечно, а стали законами благодаря воле тех, кто имел верховную власть над другими, и они существуют или в письменной форме или доведены до сведения людей в какой-нибудь другой форме, ясно выражающей волю законодателя.
Другое разделение законов. Положительные законы в свою очередь разделяются на человеческие и божественные; из человеческих положительных законов одни являются распределительными, другие - карательными. Распределительные определяют права подданных, объявляя каждому человеку, каким путем он приобретает и сохраняет собственность на землю или движимое имущество и право или свободу предъявлять иск; эти законы адресованы всем подданным. Карательные законы объявляют, какие наказания должны быть наложены на нарушителей закона; они адресованы должностным лицам и исполнителям приговоров. Ибо хотя каждый человек должен знать о наказаниях, которые заранее установлены за его правонарушения, тем не менее повеление адресовано не преступнику (от которого нельзя ожидать, что он честно накажет самого себя), а должностным лицам, поставленным смотреть за приведением наказания в исполнение. Карательные законы, как и распределительные, в большинстве случаев являются писаными законами; они часто называются приговорами, ибо все законы суть общие приговоры или постановления законодателя, точно так же как всякое частное судебное решение является законом для того,
Божественные положительные законы и как можно о них узнать. Божественными положительными законами (что касается естественных законов, то все они, будучи вечными и универсальными, божественны) являются те, которые, будучи заповедями Бога (не извечными, не универсально адресованными всем людям, а исключительно определенному народу или определенным лицам), объявлены в качестве законов людьми, уполномоченными Богом провозгласить их. Однако по каким признакам можно узнать, что человек, объявляющий, каковы положительные законы Бога, имеет на то полномочия от Бога? Бог может сверхъестественным путем приказать человеку возвестить законы другим людям. Но так как с сущностью закона связано, что тот, кто должен будет ему повиноваться, должен быть уверен в полномочиях того, кто его объявляет, а в полномочиях, данных Богом, мы естественным путем удостовериться не можем, то спрашивается: как может человек без сверхъестественного откровения быть уверен в откровении, полученном тем, кто возвещает законы, и как может он быть обязан повиноваться им? Что касается первого вопроса (как может человек без откровения, полученного им самим, удостовериться в откровении, полученном другим), то это явно невозможно. Ибо хотя человека могут побудить верить в такое откровение чудеса, творимые на его глазах тем человеком, или необычайная святость жизни последнего, или его необычайная мудрость, или необычайная удача во всех его делах как признак необычайной милости Бога, однако это не является достоверным свидетельством специального откровения. Чудеса суть непостижимые вещи, но то, что непостижимо для одного, может быть постижимо для другого. Святость может быть притворной, а видимые удачи в этом мире Бог чаще всего посылает обычным и естественным путем. И поэтому ни один человек не может путем естественного разума безошибочно узнать о том, что кто-нибудь другой имел сверхъестественное откровение божественной воли. Человек может лишь верить в это, причем его вера будет сильнее или слабее в зависимости от большей или меньшей доказательности этих признаков.
Но что касается второго вопроса (как может человек быть обязан повиноваться указанным законам), то на него не трудно ответить. Ибо если возвещенный закон не идет вразрез с естественным законом (который, несомненно, является божественным законом) и человек берет на себя повиновение ему, то тем самым он обязывает себя; обязывает себя, говорю я, повиноваться ему, но не обязывает себя верить в него, ибо вера и тайные помышления человека не подчиняются приказаниям, а внушаются Богом естественным или сверхъестественным путем. Вера в сверхъестественный закон есть не исполнение этого закона, а лишь согласие с ним, и эта вера является с нашей стороны не исполнением долга по отношению к Богу, а даром, который Бог свободно дает, кому ему угодно, точно так же, как безверие есть не нарушение какого-нибудь Его закона, а отклонение их всех, за исключением естественных. Однако то, о чем я говорю, станет яснее, если я подкреплю это примерами и свидетельством Священного писания. Завет, данный Богом Аврааму сверхъестественным путем, был таков (Быт. 17, 10): Сей есть завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после тебя. Потомки Авраама не имели этого откровения, да и не существовали еще, и, однако же, они являются участниками завета и обязаны повиноваться тому, что Авраам объявит им в качестве божественного закона, что могло быть обусловлено лишь их обязанностью повиноваться своим родителям, которые (если они не подвластны никакой другой земной власти, как в данном случае Авраам) имеют верховную власть над своими детьми и слугами. Опять-таки, когда Бог говорит Аврааму: В тебе благословятся все народы земли, ибо я знаю, что ты заповедуешь детям твоим и дому твоему после тебя ходить путем Господним, творя правду и суд,- то ясно, что повиновение его семьи, не имевшей откровения, было обусловлено ее предыдущим обязательством повиноваться своему суверену. На гору Синай взошел один лишь Моисей, чтобы говорить с Богом. Народу под страхом смерти было запрещено приближаться к этому месту, и, однако же, он был обязан повиноваться всему тому, что Моисей объявил ему в качестве божественного закона. На чем же другом, если не на основании их собственной покорности, сыны Израиля говорят Моисею (Исх. 20, 19): Говори и ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть. Эти две цитаты ясно показывают, что в государстве подданный, лично не имеющий ясного и несомненного откровения в отношении воли Бога, обязан повиноваться в качестве таковой постановлениям государства. Ибо если бы людям была предоставлена свобода считать божественными заповедями свои сновидения и фантазии или сновидения и фантазии частных лиц, то едва ли нашлись бы два человека, согласные между собой в том, что является Божьей заповедью, и в силу сравнения с этими воображаемыми заповедями всякий человек пренебрежительно относился бы к постановлениям государства. Поэтому я заключаю, что во всех вещах, не противоречащих нравственному, т. е. естественному, закону, все подданные обязаны повиноваться как божественным законам тому, что будет объявлено таковыми государственными законами. Это подсказывается также здравым смыслом всякого человека. Ибо все, что не идет против естественного закона, может быть объявлено законом от имени тех, кто обладает верховной властью, и поэтому у людей нет никакого основания быть менее связанными этим законом, раз он объявлен от имени Бога. Да и нет такого места на свете, где бы людям разрешалось признавать другие Божьи заповеди, кроме тех, которые провозглашены таковыми государством. Христианские государства наказывают отступников от христианской религии, а все другие государства наказывают тех, кто устанавливает запрещенную ими религию. Ибо во всем, что не урегулировано государством, справедливость, которая есть естественный и поэтому извечный закон Бога, требует, чтобы всякий человек мог одинаково пользоваться свободой.
И еще одно разделение законов. Имеется еще другое разделение законов - на основные и неосновные. Но ни у одного автора я не мог найти, что означает основной закон. Тем не менее такое разделение может иметь разумный смысл.
Что такое основной закон. В самом деле, основным законом в каждом государстве является тот, по упразднении которого государство, подобно зданию, у которого разрушен фундамент, должно рухнуть и окончательно распасться. Поэтому основным законом (fundamental law) является тот, на основании которого подданные обязаны поддерживать всякую власть, которая дана суверену - монарху или верховному собранию - и без которой государство не может устоять. Таковы, например, право объявления войны и заключения мира, судебная власть, право назначения должностных лиц и право суверена делать все, что он сочтет необходимым
Различие между законом и правом. Я нахожу даже у самых ученых авторов, что для обозначения одного и того же они употребляют слова lex civilis и jus civile, т. е. закон и гражданское право, чего, однако, не следует делать. Ибо право есть свобода, именно та свобода, которую составляет нам гражданский закон. Гражданский же закон есть обязательство и отнимает у нас ту свободу, которую предоставляет нам естественный закон. Природа дает всякому человеку право обезопасить себя своими силами и для предупреждения нападения самому напасть на подозрительного соседа. Гражданский же закон лишает нас этой свободы во всех случаях, когда защита закона обеспечивает безопасность. Таким образом, между lex и jus существует такое же различие, как между обязательством и свободой.
И между законом и хартией. Точно так же употребляются в одинаковом смысле слова законы и хартии. Однако хартии суть дары суверена и являются не законами, а изъятиями из них. Формула закона есть jubeo, injungo - я повелеваю, я предписываю; формула же хартии есть dedi, concessi - я дал, я пожаловал, но то, что даруется или жалуется человеку, не навязывается ему законом. Закон может быть издан, дабы обязать им всех подданных государства; свобода же, или хартия, дается одному человеку или некоторой части народа. Ибо сказать, что весь народ государства пользуется свободой в отношении какого-нибудь пункта,- то же самое, что сказать, что в отношении этого пункта не было издано никакого закона или если такой закон был издан, то он ныне отменен.
ГЛАВА XXVII
О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ, ОПРАВДАНИЯХ И О СМЯГЧАЮЩИХ ВИНУ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
Что такое грех. Грехом является не только нарушение закона, но также выражение презрения к законодателю, ибо такое презрение есть нарушение всех его законов сразу. Поэтому грех может состоять не только в совершении поступка или высказывании слов, запрещенных законом, или в невыполнении того, что повелевает закон, но также в намерении нарушить закон. Ибо намерение нарушить закон есть в некоторой степени презрение к тому, кто имеет право требовать его исполнения. Тешить себя воображаемым обладанием имуществом другого человека, его слугами или женой без намерения отнять их у него силой или хитростью не есть нарушение закона, гласящего не пожелай, точно так же не является грехом, если человек испытывает удовольствие, воображая или мечтая о смерти того, от чьей жизни он может ожидать лишь вред и огорчение для себя, а грехом является лишь решение совершить какое-нибудь действие, которое может привести к осуществлению такой мечты. Ибо тешиться воображением того, что доставило бы удовольствие, если бы оно было реально, есть страсть, настолько свойственная природе как человека, так и всякого другого живого существа, что считать это грехом значило бы считать грехом само существование человека как человека. В силу этих соображений я считаю слишком строгими по отношению к самим себе и другим тех, кто утверждает, что первые движения души, хотя и подавленные богобоязнью, являются грехом. Однако я признаю, что лучше ошибаться в этом направлении, чем в другом.
Что такое преступление. Преступление есть грех, заключающийся в совершении делом и словом того, что запрещено законом, или в неисполнении того, что он повелевает. Так что всякое преступление есть грех, но не всякий грех есть преступление. Намерение украсть или убить есть грех, хотя бы это намерение не было выявлено никогда ни словом, ни делом, ибо Бог, знающий мысли человека, может вменить ему это в вину. Однако, до тех пор пока такое намерение не обнаружилось каким-нибудь поступком или словом, при наличии которых намерение могло бы стать объектом разбора земного судьи, оно не называется преступлением. Подобное различие делали и греки между словами аи.артт)иа и еухТ/п^а или ата, из которых первое (оно переводится как грех) обозначает всякое отклонение от закона, а два последних (они переводятся как преступление) обозначают лишь такой грех, в котором один человек может обвинять другого. Но в намерениях, никогда не выявившихся в каком-либо внешнем действии, никто никого не может обвинить. Точно так же и римляне словом peccatum, т. е. грех, обозначают всякого рода отклонения от закона, а под criinen они подразумевают лишь такие грехи, которые могут быть вскрыты перед глазами судей и поэтому не являются только намерениями.
Там, где нет гражданского права, нет и преступлений. Из обрисованного отношения греха к закону и преступления к гражданским законам может быть выведено следующее заключение. Во-первых, что там, где прекращается закон, прекращается и грех. Однако так как естественный закон вечен, то нарушение договоров, неблагодарность и высокомерие и все действия, идущие вразрез с каким-нибудь моральным принципом, никогда не могут перестать быть грехом. Во-вторых, что с упразднением гражданских законов перестают существовать преступления. Действительно, так как с упразднением гражданских законов остаются лишь естественные законы, то ни один человек не может обвинить в чем-либо другого человека. Ибо в этом случае каждый является судьей самому себе и может быть обвинен лишь своей совестью и признать себя оправданным на основании чистоты своих намерений. Если поэтому его намерение честно, его поступок не является грехом. В противном случае его поступок - грех, но не преступление. В-третьих, что, если перестает существовать верховная власть, перестают также существовать и преступления. Ибо там, где нет такой власти, нет и защиты закона, и поэтому всякий имеет право защищать себя собственными силами. Ибо нельзя предположить, что при установлении верховной власти кто-либо отрекся от своего права на сохранение своей жизни, ради сохранения которой установлена верховная власть. Но это относится лишь к тем, кто не участвовал в свержении власти, оказывавшей им защиту. Ибо такое свержение - с самого начала преступление.
Незнание естественного закона ни для кого не может служить оправданием. Источником всякого преступления является или недостаток понимания, или какая-нибудь ошибка в рассуждении, или неожиданная сила страстей. Недостаток понимания есть незнание. Ошибка в рассуждении есть ошибочное мнение. Незнание опять-таки может быть троякого рода: незнание закона, незнание суверена, незнание наказания. Незнание естественного закона ни для кого не может служить оправданием. Ибо предполагается, что всякий человек со зрелым умом знает, что он не должен делать другому того, что он не желал бы, что бы было сделано по отношению к нему. Поэтому, в какую бы страну человек ни пришел, он совершает преступление, если он делает что-либо противное законам этой страны. Если человек приезжает в нашу страну из Индии и убеждает у нас людей принять новую религию или учит их чему-либо ведущему к неповиновению законам нашей страны, то, как бы человек ни был убежден в истинности своего учения, он совершает преступление и может быть по всей справедливости наказан за него, и не только потому, что его учение ложно, но и потому, что он совершает то, чего он не одобрил бы в другом, а именно в том, кто прибыл бы в его страну и пытался бы там изменить религию. Однако незнание гражданского закона может служить оправданием для человека в чужой стране, пока этот закон ему не объявлен, "бо до того гражданский закон не может иметь для него обязательной силы.