Левиафан
Шрифт:
Мы смотрели друг другу в глаза, как бешеные. Ловили любое изменение во взгляде и когда пульс ударил по голове так, что я не смог сдерживать свою сраную похоть, взорвались оба.
Кора ствола посыпалась на землю от того, как я всадил в неё руку над головой Моники, а она с такой страстью ворвалась в мой рот своим языком, что вынудила прижать её к дереву только плотнее и взять наконец всё под свой контроль.
Провести одной рукой вдоль её живота, свернуть в кулак и вытянуть рывком эластичную ткань гольфа из джинс, чтобы с жаром
Рваными рывками выдирает застёжку моих джинс, освобождаясь от своих вслепую, потому что я не отрываюсь от её лица, не отпускаю её рта, а только жёстче и сильнее сжимаю губы своими. На выдохе чувствуя, как член наливается и каменеет в её руке, только от одного прикосновения. Резким и жёстким толчком вхожу во влажную плоть вообще не разбирая дороги, и наконец выдыхаю со стоном от того, как это охренительно жарко и дико. От того, как это безумно и настолько бешено, что каждое движение в ней вызывает только большее стремление к каким-то сраным первобытным инстинктам. Жрать, слизывать и наполнять собой так, чтобы её тело дрожало от каждого толчка, а из горла вырывались всхлипы и жаркие стоны.
Один глубокий толчок, и её выдох охрипшим голосом. Второй - и почти вскрик, который тонет у меня во рту, пока её руки цепляются за мои плечи, растягивая футболку и царапая ногтями даже сквозь ткань.
За третьим слишком жёстким и глубоким, из горла вырывается низкое рычание. Бешенное и дикое желание входить глубже, сильнее и быстрее, пересиливает любые мысли, вынуждая сосредоточиться только на этом. На том, как моя руках хватает, как голодная её грудь. Сжимает и скользит по нежной и горячей коже, пока я буквально врываюсь в податливую плоть, а Моника только слаще и громче дышит, отвечая с не меньшей дикостью.
Так быстро я не кончал ещё ни разу в жизни. Настолько бурно и настолько ярко, что даже не уловил момента, когда спазмы стали бить и по телу Куколки в моих руках.
Дрожь гуляла по нам, как в лихорадке, пока я плавно поднимал голову, смотря на рисунок, который блестел влагой от моих укусов на её шее.
– Значит...
– прошептал и переместил вторую ладонь с груди под тканью гольфа, на солнечное сплетение, ведя пальцами вниз, - ... я был прав, и ошейник действительно был на твоей прелестной шее?
– Был, - прозвучал ответ глухим и охрипшим голосом, а следом более жёстким, - Но это не значит, что я стала вещью, Тангир. Поэтому... Не стоит и меня жалеть. Просто закрой на это завтра глаза так, словно ничего не было.
– Но мой ошейник ты вернёшь?
– ухмыльнулся, ведя рукой вдоль изгибов талии.
Наши взгляды встретились, а дыхания слишком медленно выравнивались, однако я не мог этого не сделать, услышав молчание в ответ. Какой-то сраной частью своего мёртвого сердца, ощутил, что не имею никакого права проигнорировать это желание.
Потому плавно обхватил её губы своими и ласково поцеловал, чувствуя как жар
Это чувство схлынуло с меня, как только я сел за руль и завёл мотор, понимая, что для этой женщины то, что произошло не имеет никакого значения, и завтра она действительно об этом и не вспомнит.
"Потому что на мой настоящий поцелуй, ответа от Куколки я так и не дождался..." - ухмыльнулся и подкурив, протянул сигарету вправо, замечая, как тонкие пальцы сняли её с моих.
– Тебе лучше выспаться. Потому что днём, я без прав рулить этим корытом не смогу, - откинулся на спинку сидения и включил дальний свет, бросив взгляд на дорожный знак, который говорил о том, что мы проехали штат Мичиган.
"Надо посетить камеру хранения в Сиэтле и забрать свой хлам оттуда..." - мелькнула мысль, когда Моника включила магнитолу и совершено спокойно продолжила курить, смотря в окно.
– Проедешь ещё сто миль и свернёшь в сторону Чикаго. Надо хотя бы поесть нормально и помыться, - будничным тоном, словно отдавая приказ, сказала и выбросив сигарету из окна, закрыла глаза.
Только спустя час я заметил огни широкого автобана, ведущего в Чикаго. Я не хотел будить её, потому остановившись на светофоре уже в черте города, стянул куртку и, накрыв Монику, свернул в переулок. Достал сотовый и стал искать самый дешёвый отель в этом городе. Потыкаться в более дорогие места, когда все мои бабки лежат в Сиэтле, я себе не мог позволить. Хватит и того, что я жрал и пил за её счёт, от чего мне итак становилось противно.
Найдя нужное здание и вывеску над ним, остановился, чем и разбудил Куколку. Она совершенно спокойно открыла глаза, и лишь заметив, чем накрыта, замерла и медленно повела взглядом по ткани куртки. Переместила его на мои руки и только потом на лицо, холодно отрезав:
– Это лишнее, Тангир. И я уже сказала, что нам лучше забыть о том, что произошло.
– Я и не собирался... напоминать, - вскинул бровь и хохотнул, - Приехали, госпожа агент. Вы желали поесть и помыться!
– бросил холодно и с ехидством, схватив свою куртку.
С каменной рожей вылез из машины и опять схватился за карман, понимая, что и курить мне уже нечего.
"Проклятье!!!" - зло выдохнул, и бросив пустую пачку в урну у входа в отель, пошел следом за Моникой.
Она спокойно подошла к ресепшену, отстраненно напоминая пустой сосуд. Оболочку, которая закрылась от меня, и вернулась та холодная женщина, севшая за мой стол в тюрьме.
Точно такую же картину в поведении Моники, я наблюдал и в отеле, и на следующий день. Молчание, каменное выражение на лице, сделавшее её опять похожей на выточенную маску статуи.
"Поразительная хладнокровность..." - хмыкнул, и повернулся от пейзажа за окном.
Остров Олимпик, встретил нас жутким холодом и промозглым ветром, который пробирался под одежду, вынуждая вернуться к здравому мышлению, после дурмана, которым меня словно опутала эта женщина.