Лейли и Меджнун

Физули Мухаммед Сулейман-оглы

Едва произнесла последний слог,

И видит - на верблюде мчит ездок:

Какой-то всадник скачет одинокий,

Как ветер, мчится тропкой недалекой.

Зачем в пустыне рыщет всадник тот?

Кого в пустыне ищет всадник тот?

И поняла; он едет с мыслью злою

И горе тяжкое везет с собою.

Увидел он, что луноликой нет,

Помчался, торопясь за нею вслед.

Колючка

к саду только приближалась,

Как роза с вешним садом распрощалась.

Чтобы никто не ведал ни о чем,

Лейли гнала верблюдицу бегом.

Но всадник, видя Солнце издалека,

Тревожился уже не столь жестоко.

Увидевши красавицу вдали, 

Не отставал он больше от Лейли.

Орлицу он вернул в гнездо родное,

Обрел садовник древо молодое.

Меджнун опять остался средь песков, -

Друг змей и собеседник муравьев.

Он встать не мог, так ослабело тело,

А сердце вовсе биться не хотело.

О достоинствах Меджнуна речь ведется ныне и о том, как он жил в пустыне

Страны мучений горьких царь царей -

Меджнун, отец бесчисленных скорбей.

Таким был чистым, что земные дали

Подобного ему и не видали.

Он рядом с горней истиною жил,

Ему служивший - ангелу служил.

Гонимый людской злобою великой,

Избрал себе он образ жизни дикий.

Но ангелы в обличий зверей

Дружили с этим духом средь людей.

Казалось, звери вкруг него сидели, -

То были ангелы на самом деле.

Лишь высота духовной красоты

Его спасла от дольней суеты.

Ни холод, ни жара не причиняли

Меджнуну ни заботы, ни печали.

Непостоянным он наш мир нашел,

Именье отдал и ничто обрел...

Он шел за ищущими единенья,

Достигши высей самоотреченья.

Исполнив светом существо свое,

Он про еду не думал, про питье.

Он, дух в огне сжигая нестерпимом,

Постигнул истину в покрове зримом.

Но внешности пустой не верил он,

К творцу высокой мыслью устремлен.

Слог у него был ясный, мерный, плавный, -

Глубоких мыслей был он царь державный.

Он тонкую беседу мог вести,

К Познанью знал он верные пути.

Когда читал он вслух свои страницы, -

То в воздухе над ним витали птицы.

Страдалец

этот в горечи обид

Сложил газелей много и касыд.

И всюду пел он их в тоске безмерной,

Его друзья ему служили верно.

Они, стихи чуть записать успев,

Слова их повторяли и напев.

Измученный, покинутый в кручине,

Стал в мире знаменит по той причине,

Его слова и красота чела

Пленяли всех, в ком истина жила.

Достигнув этих совершенств нетленных,

Причислен к лику сердцем совершенных.

Сложил стихи он эти о себе,

Своих стремленьях и своей судьбе:

Газель Меджнуна

Развалин груды - вот мы чем весь этот мир земной считаем,

Но скрыт среди развалин клад - богатый и благой - считаем.

Поклонник внешности пустой пусть мудрецом сочтет себя,

Но там, где истина царит, он лишь невежда злой - считаем.

Невежды мнят - в вине покой, но мы, пророки наших дней,

Мы вылили его давно, - в нем кровь, а не покой - считаем.

Мы поняли, что бренный мир неверен никому из нас,

Пусть им владеет Сулейман, обманщик он дурной - считаем.

Ты думал, Физули: мечеть и винный погребок - одно,

Выходит, что напрасно мы великим разум твой считаем.

Весна жизни Лейли превращается в осень

О кравчий, велико блаженство наше, -

Скорей подай две-три-четыре чаши.

Коль ты желаешь веселить сердца,

Пои людей блаженством до конца.

Дай, друг мой, чашу каждому хмельную,

Но мне подай ты самую большую.

Я до сих пор лишь полуопьянен, -

Я тяжкою печалью побежден.

Приятен пир людей, приятна радость, 

Но удаляться с пиршества - не в сладость..

...Тот летописец состоянья дней

Такой конец дал повести скорбей:

К слиянию не утолив влеченья

И от Меджнуна снова в отдаленье,

Лейли решила не смотреть на мир:

Своей душой не дорожил кумир.

Пришла зима. И месяц дей - грабитель,

Утехи все из цветника похитил.

Стал храмом скорби сад, а был, что рай,

И горестью звучал вороний грай,

Стал кипарис Меджнуном обнаженным,

И, как Лейли, тюльпан исчез со стоном.