Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
— Что такое, сэр, я сказал что-то не то?
— Нет, наоборот. Как жаль, что коммодор Нельсон не прибыл на несколько минут позже, после того, как ты рассказал бы это суду.
— Но что это могло изменить? — спросил совершенно сбитый с толку Джексон.
— Я говорил, что меня обвинили в трусости, не так ли?
— Да, сэр.
— Так вот, обвинение заключалось в том, что я уплыл в шлюпке, преднамеренно бросив раненого графа Питти. Указывалось даже, что мы гребли, когда кто-то слышал, как он зовет на помощь.
— Но разве вы не нашли его после того, как
— Так и есть, но никто не видел, что я возвращался. Так же не было никого, насколько мне было известно, кто мог бы подтвердить, что я нашел его с лицом, изуродованным выстрелом.
— Кроме меня, сэр.
— Да, кроме тебя. Но я не знал, что ты знаешь, и — Рэймидж горько засмеялся — ты не знал, что я не знаю, что ты знаешь!
— Проблема была в том, сэр, что вы все разговаривали по-итальянски. Я понял, что у вас с тем, другим парнем, возникла ссора, но никто не знал, из-за чего. И все же: я могу дать показания, когда трибунал соберется вновь.
— Может быть. Хотя боюсь, что суд не поверит нам теперь, они сочтут, что мы сговорились.
— Могут сэр. Но им нужно будет только допросить остальных ребят из шлюпки — те могут поклясться, что я рассказал им, что видел, когда вернулся в шлюпку еще до того, как леди лишилась чувств.
— Ладно, посмотрим. Займись-ка лучше пистолетами. И передай вестовому: пусть принесет мне что-нибудь поужинать.
— Эй, парень… э…к брашпилю, — сказал Рэймидж помощнику боцмана, и в ту же секунду пронзительный свист дудки разнесся по кораблю, звуча в темноте несколько зловеще.
Рэймидж устал, веки его налились свинцом, и он проклинал себя за то, что не провел осмотр корабля накануне вечером. Управление небольшим куттером с косым парусным вооружением существенно отличается от управления фрегатом с прямыми парусами: помимо отличий в парусах, на «Кэтлин» стоял румпель взамен рулевого колеса, и брашпиль вместо кабестана. Рэймидж едва не выставил себя дураком, отдавая свой первый приказ, лишь в последний момент успев сказать «брашпиль», а не «кабестан».
Баковые и полдюжины морских пехотинцев, приписанных к кораблю, ринулись вперед. Двое нырнули в люк — им предстоит укладывать канат в бухту по мере выхаживания якоря.
Ветра было достаточно, может быть даже слишком, если учитывать, что под ветром от береговых скал море должно было быть более спокойным. Стоит настороженно относиться к страшным порывам ветра, прорывающимся через ложбины гор и обрушивающимся на море под острым углом — не один корабль потерял благодаря им стеньги …
В отличие от гнилых парусов, мачта на «Кэтлин» была достаточно солидной, больше человеческой талии в обхват, сделана из отборной балтийской ели, по крайней мере, поставщики Адмиралтейства наверняка клялись, что из отборной. Длинный гик, проходивший у него прямо над головой, пока он стоял на квартердеке, на несколько футов выступал за гакаборт, напоминая хвост спаниеля. Огромный грот по всей длине был свернут и прикреплен
Кливер и стаксель большими кипами лежали у подножья соответствующих снастей: кливер на конце бушприта, который, словно гигантское удилище, почти горизонтально выдавался на сорок футов вперед, а стаксель у самого форштевня.
— Якорь на панере, сэр, — отрапортовал Саутвик с полубака. Якорный канат теперь находился по отношению к дну под таким же углом, как и фока-штаг.
— Отлично, продолжайте выхаживать.
Настало время поднять грот. Джексон передал ему рупор, и Рэймидж проорал:
— Вахтенные с полуюта и незанятые — на корму!
К нему подбежала группа матросов.
— Травить ниралы и набить рей-тали… Отдать сезни!
Без промедления часть моряков принялась травить тросы, другая часть разбежалась по гику, развязывая узкие полоски троса, крепящие к нему гафель и грот.
— Якорь сорван, сэр! — прокричал с полубака Саутвик. Якорный канат стоял вертикально, якорь теперь не касался дна. Проклятье, он немного запоздал: якорь уже не держит, но нет еще и парусов, чтобы судно управлялось.
— Поднять гафель — выбирай и заводи… Поднимайте грот…Отопить пятку и гафеля.
Матросы бросились к снастям, удерживающим тяжелый гафель и приготовились к подъему паруса. Увидев, что все готовы, лейтенант крикнул:
— Тяни, навались! Теперь одерживай!
Парус медленно пополз по мачте, полотнище затрепетало на ветру.
— Подтянуть грота-шкот… Поживее там! Так, крепи грота-шкот.
Он повернулся к стоящим у румпеля квартирмейстеру и матросу.
— Переложить руль. Круче. Так держать.
Гика-топенант слегка ослаб, так как парус принял на себя часть веса рангоутного дерева. Мд-а-а… парус весь в заплатках, но работает неплохо.
Как хорошо снова отправиться в путь, даже сейчас, покидая переполненный рейд на куттере и чувствуя груз тяготящих проблем. Ему не приходилось управлять таким кораблем прежде, и он не знал, как будет куттер вести себя при разном положении руля и парусов. Некоторые из судов с косым вооружением предпочитали туго выбранные передние паруса и свободный грот, другие — совсем наоборот.
Но будь он проклят, если станет спрашивать у Саутвика — скоро и так ему станет ясно, что нравится «Кэтлин». Единственной штукой, которую хотелось бы узнать, не откладывая — как быстро она набирает скорость и слушается руля, чтобы установить контроль над кораблем. Если куттер тихоходен и его снесет на большое расстояние, прежде чем он даст ход, то под ветром на якоре стоит достаточно кораблей (среди них и флагман коммодора Нельсона), чтобы сделать столкновение неизбежным.
Якорный канат и сам якорь пока еще висели вертикально и работали как тормоз, но, судя по скорости, с которой матросы вращали шпиль, через несколько мгновений якорь должен показаться на поверхности. Видя, что нос корабля уваливается вправо, под ветер, Рэймидж отдал несколько приказаний, и сначала стаксель, а затем кливер поползли вверх по снастям, по мере того, как моряки налегли на фалы.