Лейтенант
Шрифт:
Тот не успел выстрелить. Я отбил руку с револьвером и, сосредоточив силу в кулаке, ударил в голову. Противник пошатнулся. Я саданул его ногой в кирасу. Он отлетел на стоявшего рядом дружинника и повалился на пол, а я ринулся на второго, нанося удар за ударом в корпус и голову.
Остальные побросали огнестрел, и в руках их материализовалось всевозможное холодное оружие. Сконцентрировав силу в кулаках, я сбил с ног очередного противника, и тут же на меня посыпались удары бердышей, топориков и шестопёров.
Меня рубили нещадно, я ставил блоки, отбивал оружие противника и бил в ответ,
Я попятился к двери, стараясь занять такую позицию, чтобы меня не могли атаковать сразу несколько человек. Очередной раз я уклонился, лезвие блестящего чёрного топорика сверкнуло рядом с моим лицом. Я с разворота ударил противника ногой, и броня его перестала светиться.
Руку второго я взял в захват и ударил локтем в шлем, а потом – в кирасу. Доспех погас, а от следующего удара дружинник влетел в стену так, что посыпалась штукатурка.
Я схватил следующего и, швырнув, вышиб им дверь, ведущую на лестничную клетку, а сам выскочил следом. Сил оставалось совсем немного, а все семь противников до сих живы. Даже броню я ослабил только двум.
За мной выскочил рослый дружинник и замахнулся коротким бердышом, держа его обеими руками. Я пригнулся, удар бердыша пришёлся в стену, в удар моего локтя – в кирасу. Но дружинника это не остановило, и драка продолжилась.
Теперь враги не могли атаковать все вместе. Они были вынуждены нападать по очереди, а я, как мог, сдерживал их. Ещё у одного знаки на доспехе перестали светиться. Потом – ещё у одного. Удар, и дружинник с ослабленной бронёй, кубарем покатился по лестнице. А энергии становилось всё меньше. Я как умел, держал концентрацию, но уже было понятно, что ещё десяток ударов – и силы иссякнут.
На лестнице краем глаза я заметил человека. Он был без брони. К вражеским дружинникам полетели, извиваясь спиралями, чёрные змейки. Они вонзались в доспехи, и те словно истлевали у меня на глазах.
Одного за другим я разметал оставшихся бойцов. Нескольких полетели обратно в квартиру, один – на лестницу, ещё один впечатался в стену и упал замертво, поскольку доспех его уже исчез.
– Уходим! – крикнул Виноградов, который столь вовремя пришёл ко мне на помощь.
Я выбил топор из рук последнего дружинника и ударом в голову разбил остаток брони. Дружинник отлетел в сторону, а я побежал за Виноградовым. Птахины в любую минуту могли прибыть с подкреплением.
Мы выскочили из парадной, огляделись по сторонам и зашагали по направлению к нашей второй квартире.
– Где остальные? – спросил я, когда мы немного отошли от места схватки, а я отдышался и пришёл в себя. После двух сражений я ощущал слабость.
– Ушли, – ответил Виноградов. – Кузьма, как ты и велел, следил за домом твоего знакомого и увидел, как подъехали две чёрные машины. Он решил, что это полиция и побежал к нам. Мы собрали самые необходимые вещи и ушли на квартиру к Тане. Я вернулся, хотел встретить тебя у парадной, чтобы ты не попал в ловушку, но, как видишь, опоздал. Вот только эти ребята не очень похожи на полицейских. Неужели теперь тайную полицию снабжают магической бронёй?
– А это
– Птахиных? Но почему они хотели убить тебя? Что случилось?
– А то, что провалился к чертям ваш хвалёный план. Птахины сговорились с Барятинскими, а я чуть в ловушку не угодил. Нет больше у меня союзников.
– Как же так... – растерянно пробормотал Виноградов. – Мы же всё продумали. План должен был сработать. Почему Птахины встали на сторону Барятинских?
– Плохо продумали, значит. Не учли некоторые переменные.
– Не учли... Да. Я полагал, руководство хорошо представляет себе обстановку. Досадный просчёт.
– Который чуть не стоил нам всем жизни... Впрочем, теперь это не важно. Возможно, и руководства больше никакого нет. Отныне полагаться придётся только на себя.
Разумеется, ситуация меня расстраивала. Все надежды в одночасье рухнули, и теперь ни я, ни Виноградов не знали, что делать. Но с другой стороны, я был несказанно рад тому, что мои спутники живы и находятся в безопасности. Квартиру, арендованную на имя Тани (точнее, на её поддельные документы, в которых значились совершенно другие имя и фамилия), ни Птахиным, ни Барятинским не найти. Ведь о жилище этом, кроме нас, не знал никто. Но долго оставаться в Арзамасе всё равно нельзя. И я перебирал в голове варианты, куда нам дальше держать путь.
По сравнению с хоромами, в которых я жил прежде, снятая для Тани квартирка выглядела тесной и бедной. Тут было всего три комнаты: две спальни и небольшая гостиная. А теперь сюда набилось девять человек, и стало совсем не продохнуть.
Увидев мой оборванный вид (а после стычки сюртук мой превратился в изрезанные лохмотья), все тут же накинулись на меня с расспросами. Я же велел собраться в гостиной. Мы уселись за столом, за которым еле-еле уместились. Восемь пар глаз уставились на меня с интересом и тревогой. Глядя на мой помятый вид, все понимали, что хороших новостей не будет.
Я рассказал про встречу с Птахиными, про то, что меня подставили, план провалился, а союзников у нас больше нет.
– Такие дела, – закончил я. – Так что, дамы и господа, мы с вами – в жопе. Это если говорить по существу. И единственный путь теперь – обратно на границу с Османской империей. И желательно добраться туда, пока на наш след не вышло четвёртое отделение.
– Значит, ты не собираешься становиться главой рода? – нахмурилась Лиза. – Ну вот блин. А я тебе поверила, попёрлась чёрт знает куда... Нет уж, обратно я с вами не поеду. Я возвращаюсь домой сегодня же, а вы делайте, что хотите. Я не желаю больше сидеть взаперти и ходить в обносках.
– Езжай, – пожал я плечами. – Но знаешь, что мне сказала Анна Васильевна, когда я сообщил ей, что ты – со мной?
– И что же? – Лиза скрестила руки на груди.
– Что род тебя изгнал. Ты теперь – простолюдинка. Сомневаюсь, что тебя примут обратно. Если только служанкой. А то и вообще пристрелят за пособничество врагу.
– Не верю! – возмутилась Лиза. – Что ты такое несёшь? Меня не могли изгнать! Это – чушь!
– Это слова Анны Васильевны. Не веришь – иди и сама поинтересуйся. Я тебя не держу. Только обратно потом не просись.