Лезвие сна
Шрифт:
Изабель снова задумалась. Ведь ньюмены не могут вызывать себе подобных. Тогда кто же создал картины-переходы для Биттервида и Скары?
— Ты лжешь, — сказала она. — Ты не мог вызвать Биттервида, поскольку ньюмены не могут быть создателями.
— Почему ты так решила? — рассмеялся Рашкин.
— Потому...
Изабель повернулась к Джону за помощью, но тот так сосредоточенно следил за Рашкиным, что не заметил ее взгляда.
— Ты знаешь только то, что я счел нужным тебе рассказать, — пояснил Рашкин. —
— Тогда ответь мне еще на один вопрос, — заговорил Джон. — Существа вроде нас не меняются со временем. Мы постоянно сохраняем тот вид, в котором изобразил нас создатель, пока кто-нибудь не повредит наше полотно или нас самих.
— Ну и что из этого?
— Почему ты питаешься нами? Почему твоя внешность меняется?
— Я бы мог сказать, что мне это просто нравится, — с улыбкой произнес Рашкин.
Изабель почувствовала, как напряглись все мышцы в теле Джона. Ей хотелось попросить его не поддаваться на провокации Рашкина, но она только пододвинулась поближе к своему другу.
— Но дело обстоит иначе, — продолжал Рашкин. — Как только я занял место своего создателя, я утратил связь с прошлым. У меня не было другой возможности выжить, кроме как питаясь тем, что Изабель так остроумно назвала ньюменами.
От звучавшего в его голосе пренебрежения Изабель едва не вышла из себя. Но, вспомнив совет, который только что хотела дать Джону, сдержалась. Надо заставить его продолжать разговор. Узнать всё, что можно. Жаль, что ей вряд ли придется воспользоваться этими знаниями.
— Я тебя не поняла, — сказала она.
— Но ты-то понял? — обратился Рашкин к Джону.
— Не уверен...
— Ньюмены не нуждаются ни в пище, ни в сне, — стал он объяснять, — поскольку все их потребности удовлетворяются через связь с прошлым. Как только я лишил жизни своего создателя, я был отрезан от прошлого и теперь вынужден поддерживать свое существование суррогатами.
— Но не теми, которых ты вызвал сам, — сказала Изабель, наконец поняв его мысль. — Ведь для того, чтобы вызвать кого-то из прошлого, требуется частица создателя, нельзя же питаться самим собой!
— Абсолютно точно.
— А где находится твоя картина-переход? — спросила Изабель.
Рашкин рассмеялся:
— Даже если она еще существует, вам не будет от нее никакой пользы. Связь с прошлым оборвалась, и теперь моя жизнь не зависит от сохранности картины.
— Да, — горько произнесла Изабель. — Теперь ты живешь за счет других.
— Всё имеет свою цену, — сказал Рашкин. — Когда я в течение долгого времени лишен питания, я становлюсь слабее, и быстрее всего это отражается на моей внешности.
— И что происходит потом? — спросил Джон. Рашкин пожал плечами:
— К счастью, до этого пока не доходило.
— Пока, — повторила Изабель.
— Да. Пока, — согласился Рашкин. — Но я верю, что мы сумеем договориться.
Изабель отрицательно покачала головой, и Рашкин вздохнул.
— Мои угрозы тоже остаются в силе, — сказал он. — Неужели ты позволишь Джону умереть ради тебя? Сейчас ему не помогут никакая сообразительность и никакие уловки.
— Неужели ты еще не понял? — спросила Изабель. — Тебе не удастся использовать Джона в качестве средства воздействия. Он сам не позволит мне пойти на эту сделку.
Стоящий рядом Джон молча кивнул в знак согласия.
— А как насчет остальных друзей? Тех, из плоти и крови, которые повинны лишь в знакомстве с тобой?
— Ты опоздал со своим шантажом, — сказала Изабель.
— Я говорю вполне серьезно. Первым погибнет человек по имени Алан.
— Я тоже совершенно серьезна, — ответила Изабель.
Рашкин покачал головой:
— Из тебя никогда не получится хороший игрок, Изабель. На твоем лице ясно виден страх.
— Не спорю, я очень испугана, но этот страх не имеет к тебе никакого отношения. Я боюсь неизвестности. Боюсь грядущего. Ты считаешь, что я сейчас сплю в твоей импровизированной студии, не так ли? Но ты ошибаешься. Я воспользовалась складным ножом, который ты по забывчивости оставил на столе среди других инструментов, и перерезала себе горло.
Едва ли сознавая свои действия, Изабель подняла руку и прижала ладонь к горлу ладонью, словно, невзирая на отделявшие ее от реальности пространство и время, пыталась остановить кровь из раны, нанесенной в оставленном мире.
— Этот сон будет длиться, пока я не умру, — закончила она.
Рашкин изумленно уставился на Изабель:
— Ты не могла...
— Не могла что? — переребила его Изабель. — Набраться смелости? Ты хорошо умеешь давить на людей. Но там, в студии полуразвалившегося дома, когда я решила, что Джон погиб, мое терпение иссякло.
— Но ведь он не погиб.
— Теперь это уже не имеет значения, верно? Я уже провела ножом по своему горлу.
Глаза Рашкина зажглись знакомой яростью.
— Ты погубила нас обоих! — закричал он.
— Молю Бога, чтобы так оно и было, — ответила Изабель, тщетно стараясь сохранить остатки храбрости.
Дуло пистолета переместилось с Джона прямо на нее. Исказившееся лицо Рашкина дало понять Изабель, что у нее нет никакого шанса умереть от потери крови в студии.
— Ну нет, — звенящим от ярости голосом, так хорошо знакомым Изабель, произнес Рашкин. — Я не позволю тебе победить. Я отыщу полотна твоих оставшихся ньюменов и восстановлю свои силы. Я найду другую художницу и научу ее создавать новые источники жизни для меня. Я выживу. Но ты этого уже не увидишь.