Лгунья

Уиндзор Валери

– За дверью ждут полицейские, - сказал он.
– Хотят с вами побеседовать.

Вообще-то говоря, эти полицейские появились очень кстати, ибо у меня был шанс додумать фразу, которую я собиралась произнести, и не нужно будет повторять эти скучные объяснения дважды. Хотя, если подумать, то мне и один раз не придется давать объяснений, потому что они меня тут же узнают. Уже три недели моя фотография из паспорта украшает стены каждого полицейского участка во Франции.

– Вы достаточно окрепли, чтобы с ними разговаривать?
– спросил он.

–

Да, - ответила я.

Полицейских было двое: один довольно высокий, лысоватый, в кожаной куртке, другой маленький, темноволосый. Маленький все время озирался, будто от скуки, и втягивал щеки. Он был похож на миниатюрную версию Алена Делона. Я сидела с газетой "Дэйли Мэйл", открытой как раз на моем фото, готовая, если понадобится, предъявить его в качестве доказательства.

Высокий и лысоватый представился. Я забыла, как его звали. И с самого начала стало ясно, что он меня не узнал. Его первые слова:

– Мэри-Кристин Масбу?

– Прежде чем вы продолжите, я должна кое-что объяснить. Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете, - сказала я.

Нет, не сказала. Зачем я теперь-то вру? Увидев двух полицейских, я тут же отчетливо поняла, что не собираюсь им ничего говорить.

– Мэри-Кристин Масбу?
– спросил высокий в кожаной куртке, и я не сделала ни малейшей попытки возразить ему. Почему бы на несколько дней не одолжить у Крис её имя, покуда я не наберусь мужества? Ей оно уже не понадобится. Я решила не говорить им ни правды, ни лжи. Пусть они мне сами все скажут, думала я. Пусть сами решают. А у меня на коленях пусть лежит открытая газета - по крайней мере, хоть в чем-то поступлю честно. Если они того пожелают, то смогут запросто увидеть снимок; смогут прочесть статью. Захотят - поймут. Я же буду соглашаться со всем, что они скажут. Это проще всего.

Высокий, лысеющий полицейский присел на кровать. Он понял так, что я направлялась на юг от Кале, верно? По-английски он говорил очень недурно. Могу ли я сказать ему, куда держала путь, или у меня до сих пор проблемы с памятью?

– Нет, - сказала я.
– Я очень хорошо все помню. Я ехала в Фижеак.

По крайней мере, буду отвечать как можно правдивее, подумала я.

– В отпуск?
– спросил он. Это даже не было вопросом. Он просто хотел, чтобы я подтвердила то, что он и так считал непреложным фактом, поэтому я ничего не ответила. На меня накатило приятное безразличие, словно все это происходило с кем-то другим.

– А как насчет вашей семьи?
– спросил он.

Я встревожилась.

– Какой семьи?

Он взглянул на меня с удивлением. Мы тупо смотрели друг на друга, как будто он использовал совершенно неподходящее слово. На секунду я вообразила, что под "семьей" он подразумевал Тони, а потом сообразила, что речь шла, разумеется, о семье Крис.

– Вашей семьи, - повторил он с легкой неуверенностью, словно заподозрил, что и в самом деле использовал неверное слово.
– Есть у вас кто-то, кого мы должны известить?

Я покачала головой.

– Нет, - сказала я.
– Никого.

Он протянул руку к маленькому

полицейскому приятной наружности, который вручил ему пакет.

– Мы попытались сделать запрос у властей в Англии, но они не сумели найти ближайших родственников. Есть у вас родные в Англии?

Я издала неопределенный звук и улыбнулась.

Он вытащил из пакета два паспорта.

– Подтвердите, если сможете, ваши ли это документы.

Он передал мне один из паспортов, открытый на первой странице. На странице справа была приклеена немного недодержанная фотография Крис. Я поняла, что это Крис, хотя с тем же успехом это мог оказаться кто угодно, кто-то очень молодой и серьезный, с некрашеными каштановыми волосами до плеч и пухлым лицом.

– Старая фотография, - заметила я.

– И не слишком хорошая, - сказал лысеющий.

– А мне кажется, хорошая, - честно призналась я.

Он смешался, а может, смутился.

– Нет, я хотел сказать, что она...
– он поморщился в поисках подходящего слова, и я ему помогла.

– Не слишком похожая?
– подсказала я.
– Да, давно это было.
– Я взглянула на расплывшуюся дату штампа. Указала на то, что когда делали снимок, я была намного моложе. И правда, намного. На девять лет. Мне было двадцать семь, а Крис, стало быть, двадцать три.
– С годами лица меняются.

Второй, невысокий, покачал головой:

– Les yeux, - пробормотал он.
– Les yeux, ils ne changent jamais34.

– Трудность, конечно, с ростом, - лысеющий указал на графу, где рядом со словами Рост/Taille было написано 5 ф. 4 д.
– Пять футов четыре дюйма, сказал он.

– Cent soixante-cinq centimetres35, - сказал другой.

Они озадаченно смерили взглядами мою длину в кровати.

Я пожала плечами и улыбнулась им. Мне было все равно. Пусть что хотят то и думают.

– Здесь ошибка? Предположил лысеющий.
– Сколько в вас? Cent soixante-quinze36?

– Пять футов семь дюймов, - сказала я.

Они переглянулись.

– В паспортном столе ошиблись?

– А вы так и не исправили?

– Не подумала, что это может быть важно.

– И у вас никогда не возникало проблем с властями?

– Нет, - сказала я.
– Никогда.

Они с недоверием качали головами, удивляясь недосмотру чиновников из паспортного стола.

– Вас никто не останавливал?

– Никогда.

Лысеющий сказал:

– Вы должны будете это исправить, Mademoiselle. Как только вернетесь в Англию.

– Хорошо, - послушно сказала я.
– Ладно, исправлю. Первым же делом.

Лысеющий - по-моему, его звали Пейрол, что-то вроде этого - забрал у меня паспорт и дал мне другой: тонкий гостевой паспорт. Я открыла его. И чуть не рассмеялась. С разворота на меня смотрела совсем недавняя фотография Крис. Я её мгновенно узнала. Светлые крашеные волосы колечками, лицо более худое и резкое, чем на раннем снимке. Она улыбалась. Слева на странице я прочла: Катрин Анжела Хьюис. Возраст - 30 лет, прочла я. Особые приметы - не имеет.