Либертанго
Шрифт:
Снял трусы и шагнул под душ. Намылился… Стать бы достаточно скользким…
Макс сидел на сторожевой вышке в семи метрах над землей, зажав винтовку между коленей, прикладом в пол. В темноте. В одном ботинке. Второй ботинок стоял рядом, из него торчал носок. Нога зябла. Ничего, скоро забегают…
Вообще, способов закосить армию была масса, и самые оригинальные передавались из уст в уста, становясь анекдотами. Имелись и специфически «русские» варианты. Позднее одна из историй обросла совсем уж неправдоподобными деталями и стала похожа на куст развесистой клюквы, но в те времена имела еще пристойный вид: психиатр в военкомате
Но Макс упустил момент, когда можно было – еще в военкомате – задурить психиатра. Теперь он внутри системы, и чтобы из нее выбраться, необходимо отличиться по-настоящему. Оставалось найти способ, продумать детали и выждать подходящий момент. И уповать.
Момент наступил в ближайший шаббат: на всю ночь с пятницы на субботу в казарме оставили гореть свет. Так делали всякий раз: в пятницу, с заходом солнца, полагалось либо гасить свет и не включать до следующего вечера, либо оставить его гореть на всю ночь и весь следующий день – в течение суток прикасаться к выключателю запрещалось. Этот порядок бесил всех и даже, несомненно, самого командира, обязанного уважать религиозные чувства солдат. А религиозными чувствами во всем взводе обладал лишь Моти – ссутуленный ушлепок в вязаной ермолке – кипе. Это его все благодарили за «удовольствие» спать ночью при свете. И ему же Макс лично был благодарен за предоставленную возможность.
Йоси, занимающий соседнюю с Максом койку, так что они пользовались общей тумбочкой, должен был в четыре утра заступить на дежурство (Макс тщательно сверился с графиком на стене). Сам же он в два ночи отправлялся на вышку, где до шести утра должен был обшаривать прожектором подступающую к базе пустыню.
Записку приготовил заранее. Выводя на бумаге ивритские буквы, дергался от отвращения: текст было бы сложно превзойти в пошлости. «В моей смерти прошу никого не винить». Всё! Именно так: чем банальнее, тем лучше. Никакой фантазии, только клише – вернее сработает.
Сама по себе записка и текст в ней – пошлятина. Но осознанная пошлость перерастает в противоположность, становясь актом творчества. (Аналогично, будучи осознанной, необходимость обращается в свою противоположность – свободу.) И если уж действительно покидать этот мир, то никаких записок, тихо и незаметно. «Не винить»… Кто здесь может быть виноват? Ведь это между тобой и… Тем Парнем – ваши, можно сказать, интимные с Ним дела.
Из-за казарм вынырнули и начали стремительно приближаться фары армейского джипа «Суфа». Похоже, сработало – как раз четыре утра. Значит, Йоси встал, обнаружил на тумбочке записку (спасибо Моти за иллюминацию) и отнес дежурному офицеру. Дальше – дело техники. Весь замысел, конечно, шит белыми нитками, но должен прокатить. Не оставят же они меня после этого с винтовкой наедине!
Входя в роль, Макс уткнул глаза в пол. Тут до него дошло, что он и рукой вполне смог бы достать курок. Для чего же было, спрашивается, снимать ботинок? Но тем лучше – он же «псих»!
Хлопнули дверцы джипа, по железной лестнице застучали ботинки, и на вышку ворвались командир с мощным армейским фонарем и дежурный офицер
– Почему снял ботинок?! – рявкнул командир, шаря лучом.
– Жарко, – буркнул Макс, не поднимая взгляд.
– Не слышу!
– Жарко! Нога вспотела!
– Дай сюда. – Командир выдернул у Макса винтовку. – Надевай ботинок, едешь с нами.
До восьми утра он просидел в комнате дежурного. Тот дремал за столом, Макс притулился в углу на стуле. В восемь появилось начальство и было введено в курс дела.
– Со студентами вечные проблемы, – только и сказало начальство, вручая бывшему студенту запечатанный конверт.
Макс отправился в иерусалимский военкомат, где его принял армейский психиатр. В конверте оказалась «предсмертная» записка и сопроводительное письмо.
Психиатр с подозрением глянул на Макса. Но после всех волнений и бессонной ночи тот выглядел и вправду безумно.
– Пытался покончить с собой?
– Да.
– Намерен повторить попытку?
– Как только мне отдадут винтовку.
Получив «белый билет», Макс забурился на квартиру к друзьям. Эта компания «торчков» (так, сознательно утрируя, называл их Макс) любила курнуть травку, и в этом он был безусловно с ними.
«Торчки» снимали большую квартиру в центре Иерусалима, и там было нескучно. Фактически это был «флэт» – место, где не столько живут, сколько тусуются. Однако те, кто там жил, старались поддерживать необходимый для сносного существования порядок.
В квартире как раз освобождалась комната: выселялся безбашенный отморозок Геха. По определению Андрея – одного из жильцов, – Геха принадлежал к породе людей, которых за жестокость выгоняли из гестапо. Самого Геху пришлось погнать с их, мягко говоря, не самой цивильной хаты за скотство и беспредел. В коммунальной жизни тот руководствовался добрососедским принципом: «Кому мое говно мешает – тот пусть его и убирает». Он именовал себя «графом де Боширским» и мог, нимало не смущаясь, что соседям с утра на работу, завалиться среди ночи с толпой пьяных в хлам друзей, опустошить общий холодильник и горланить и топотать до утра. В Гехиной комнате имелся балкон, с которого он и его друзья периодически блевали на соседей-израильтян. Те приходили скандалить.
Когда Макс занял Гехину комнату, народ вздохнул с облегчением, ибо новый жилец быстро навел в квартире порядок. За последнее время туда повадились нежелательные личности: употребляющие тяжелые наркотики или попросту слишком шумные (соседи вызывали полицию). Макс быстро просек, кто здесь персоны нон грата, и когда перед дверью обнаруживалась парочка подрагивающих субъектов, нацелившихся проникнуть в квартиру, чтобы там «замутить белого», Макс (смутно представляющий сущность и назначение «белого») безжалостно захлопывал дверь у них перед носом. Чересчур же разошедшихся гостей он железной рукой (а иногда и пинком) выставлял из квартиры, хотя чаще дебоширам хватало одного тяжелого взгляда исподлобья или поднесенного к носу кулака. Всё это не мешало самому Максу с удовольствием участвовать в здешних попойках и обкурках.
Однажды он по старой памяти заглянул в «Таверну». За столиком сидела Марина с интеллигентного вида израильтянином: очки, карие глаза, редеющие черные волосы. Марина махнула Максу, чтобы тот подсаживался к ним.
У Марины было всё хорошо. Лучше даже, чем у Макса.
Пора было приступать к поиску «настоящей» работы – такой, где он смог бы использовать то, чему с таким трудом научился, и в результате обрел то, о чём так долго мечтал. Очертя голову, Макс кинулся в этот омут: прочесывал объявления, слал резюме, ходил на собеседования…