Либертанго
Шрифт:
И сердце продолжало твердить: что-то не так.
К Максу зашел Дан (урожденный Дмитрий Кац).
– Вчера трахался, – сходу похвастал он.
– С кем? – позавидовал Макс.
– Ты ее знаешь. Наташа. Еще на подготовительном со мной училась. Такая… ну… – Дан принялся водить округ себя руками, пытаясь изобразить Наташины формы. – Годами по одним коридорам в универе ходили: сталкивались, здоровались. А тут – раз! Погуляли, в кафехе посидели, ну и…
– Не помню никакой Наташи, – сказал Макс. – Вообще ваших не особо знаю.
Когда
– И правильно, что не помнишь. – Дан несколько поник. – Жутковатая эта Наташа – позориться только с ней. Да и мозги компостирует. Целый договор со мной заключила… на словах, конечно! – поспешил он добавить, увидев, как Макс поднял брови. – И это я ей должен, и то… Должен, должен! Боится, что брошу. И делает всё, чтобы так и случилось.
– Ничего нового, – резюмировал Макс. – Может, у нее хоть подружка есть? С паршивой овцы…
– Кстати! – оживился Дан. – Есть. Ты ее видел: Лана.
– Не знаю никакой Ланы. Говорю же: я с вашими почти не знаком. Только с теми, кто в патруле…
– Да точно – видел! Помнишь, тогда – года три тому, в подвале десятого корпуса?..
– В подвале десятого корпуса с семи ноль-ноль – вечеринка для подготовительного отделения по случаю Хануки. – Дежурный офицер безопасности проводил инструктаж для смены, заступающей с шести вечера. – Островски и Кац патрулируют верхний блок. Повышенное внимание к десятому корпусу: много русских, возможен алкоголь… сами понимаете. Шмулевич и Перес – нижний блок, всё как обычно. Каждый час – проверка связи. Всем удачи.
– Идем ко мне, – сказал Дан, выходя с Максом из помещения. – Попьем чайку, а после на праздничек – будем веселиться за денежки. – Дан потер руки: сегодняшняя смена сулила только приятное.
– Действительно, надо отдохнуть – а то в ночь работал… – сказал Макс.
– Ага, ага… И Карина, должно быть, тоже притомилась, с тобой работаючи. – Дан и не пытался скрывать зависть. – Шоб мне всегда так работать! Вот Марина твоя ка-ак узнает…
Почаевничав в комнате у Дана, ближе к восьми они спустились в подвал десятого корпуса. Это было то самое – судьбоносное – бомбоубежище, в котором двумя годами ранее Макс познакомился с Мариной.
Подвал было не узнать: во всю стену красовался плакат с ханукальным слоганом: «нэс гадоль ая по» – «Чудо великое было здесь». Играла традиционная еврейская музыка. У стены – импровизированная барная стойка с газировкой, чаем и суфганьёт (ханукальными пончиками). С потолка свисала мишура, в углу – накрытый скатертью столик с кувшином оливкового масла и четырехгранным волчком с древнееврейскими буквами на гранях. В центре столика стояла ханукия – ритуальный подсвечник на девять свечей. Было видно, что репатриантов с подготовительного отделения всеми силами приобщают к еврейской традиции.
Дан сделал движение рукой на уровне пояса:
– Сегодня праздник Ханука – свою «свечу» достану-ка!
Макс с фонарем в руке и Дан с рацией на отлете встали в проеме: охране не пристало мешаться с публикой. Да и обзор отсюда
– Видал? – Дан пихнул Макса в бок и указал антенной «Моторолы» в направлении центра комнаты. – Наш золотой фонд!
И Макс увидел: посреди этого бедлама, строго по центру сидела она.
Она сидела очень прямо на единственном в помещении высоком барном стуле. В подвале царила суета, но вокруг нее будто образовался вакуум – островок покоя и тишины. Она сидела как на пьедестале, от длинных светлых волос, от всего ее облика словно бы исходило теплое сияние. Забывшись, Макс разглядывал ее в упор. Она была обращена к нему лицом, но глядела куда-то сквозь него…
Теперь – три года спустя – эта фотографически запечатлевшаяся картинка всплыла у Макса в сознании так отчетливо, как если бы всё происходило прямо сейчас, породив ощущение чего-то близкого и родного.
От мгновенного озноба его передернуло. Мимолетное ощущение тут же обросло коростой мыслей, спасительно прикрылось цинизмом. Красавелла… Стул еще дурацкий нашла, прямо в центре поставила и уселась: любуйтесь! Я тоже хорош, всю местную заразу перенял: блондинку увидел – слюна потекла. Но как она сидела! И что же – вот прямо так, возьму и позвоню? «Здрассьте, не сходить ли нам в ресторан (в смысле: невтерпеж пристроить конец)…» Собственно, почему нет: пора завязывать с этими заморочками. Но неужели она одна? Наверняка у нее кто-то есть…
– Помню, – сказал Макс. – Но неужели она одна? Наверняка у нее кто-то есть.
– А вот! Наташа мне уши прожужжала – расписывала, словно замуж выдает. Страшно о ней печется: «Ланочка… лучшая подруга… тыры-пыры…». И живут в одной комнате – с тех пор еще. Год, говорит, уже без парня пропадает. Врет, наверное – не может такого быть. Но факт: открыта предложениям.
– Попросишь для меня телефон?..
Обложившись репродукциями и конспектами, Лана готовилась к экзамену по искусству средних веков. Сосредоточиться было трудно. Как правило, на пятницу-субботу она уезжала к родителям в Назарет, но на сей раз осталась в общежитии. (В нынешние времена Назарет населен в основном арабами, и родители Ланы, репатриировавшиеся в 1992-м году из Киргизии с дочкой, поселились в еврейской части города, называемой Нацерет-Илит, он же Вышний Назарет – город-район, построенный в новейшие времена на соседнем с Назаретом холме.)
Лана готовилась к экзамену и ждала звонка. Соседка Наташа уехала накануне к родителям, успев повидать своего нового друга Дана, и передать от Ланы «добро». Ох уж эта Наташа – как пристанет! Давай, мол, действуй – все девчата с парнями, только ты одна! В общем, уговорила.
Макса этого Лана ни разу не видела, но знает о нём много (может быть – слишком много). Однажды даже слышала его голос, в тот очень долгий и странный день, три года назад…
В тот день, вернувшись с работы (раз в неделю она убиралась в частном доме), Лана застала в комнате любимую подругу Карину и соседку Наташу. Расположившись на кровати, девчонки играли в «дурака», на интерес.