Лица прошлого
Шрифт:
После ужина меня подвезли к дому, Лев Борисович вышел проводить меня, отчего я совсем смутилась и торопливо попрощалась. А часов в девять режиссер позвонил мне:
– Вспомнил, что не задал вам один волнующий меня вопрос. Какими материалами вы пользуетесь? Или это вымысел?
– А что мне будет за вымысел? – вопросом на вопрос ответила я, и Лев Борисович задумался, но я продолжила, – я призываю всех верить в Бога и ходить в храм, а не попадать в секты. И да, я не успела поблагодарить вас за прекрасный ужин. Спасибо. И хочу пожелать вам хороших выходных.
–
Я же на выходных много думала о религии и отношении людей к Богу. Мои собственные родители изображали набожных людей, как это было принято в обществе: ходили в церковь на Рождество, Пасху и старались жертвовать на благие дела. Но на самом деле вели жизнь, далекую от религиозных правил. И лишь в редких случаях они действительно вспоминали о боге и молились – как правило, в критических ситуациях, когда кто-то заболевал. Так и для большинства людей религия – что-то вроде зонтика, о котором вспоминают, когда «идет дождь». Бог – инстанция, куда обращаются, когда не могут справиться самостоятельно. Воскресение Христа – это откровение веры, оно не зависит от научных доказательств.
А еще мне всё время не давала покоя какая-то мысль. Она приходила то во сне, то наяву, но осознать я её не успевала. Я пересматривала сценарий, ставила вопросы по тексту, перебирала фото актрис, но найти удовлетворение так и не могла. Чувство беспокойства оставалось, и я поделилась им с режиссером. Лев Борисович был умен, находчив и изобретателен. Он помогал мне развеять все мои сомнения за каких-то пять минут. Но это что-то сидело упорно во мне.
Через несколько дней я снова приехала в павильон. Зашла в помещение и услышала голос режиссера. Он разговаривал с людьми, которые стояли вокруг него. Голос у Льва Борисовича был теплый и низкий, говорил он благозвучно, свободно переходя из одной тональности в другую, будто ему доставляло радость находить слова и произносить их, будто он наслаждался каждым отдельным слогом, слетавшим с его губ. А когда говорили другие, он вслушивался в каждое слово с такой интенсивностью, которая, казалось, способна высечь в потоке времени что-то важное.
Я вдруг почувствовала жар, который прошел по стволу позвоночника и проник в каждую клеточку тела, чтобы перезарядить его, изменить. Великая сила искусства! Я чувствовала любовь к этому человеку, и мне казалось, что она вот-вот выплеснется из меня. Через этого мужчину я ощутила любовь к жизни, к небу, земле и воде. Это переполняло меня. Каждая секунда утоляла в моей душе невидимую жажду, находила ответы на мучившие меня вопросы. И, наконец, наступило примирение. У меня потекли слезы от внутреннего чувства освобождения. Я поняла, чего не хватало в концепции рассказа, попросила карандаш и лист бумаги у проходящей мимо женщины и стала быстро записывать фразы, которые всплывали в моей голове.
Вскоре Лев Борисович подошел ко мне:
– У вас такое напряженное лицо, но движение мысли буквально осветляет.
Я бегло начала ему рассказывать, а он кивал и вел меня из павильона в кабинет. И хотя режиссер
– Можно мне стакан воды?
Лев Борисович указал на бутылку, и, будто не видя меня, вышел в коридор.
– О, добрый день! – поздоровался со мной режиссер, когда вернулся в кабинет минут через 10.
– Добрый, – ответила я, рассмеялась от души и рассказала ему, что мы уже виделись.
– Да, такие сцены бывают у нас ежедневно. Особенно, если встречается пара режиссеров, – смеясь ответил он.
Мы еще немного поговорили о моей идее с актрисой, и эта мысль режиссеру понравилась. В конце встречи он сообщил, что через два дня будут очередные контрольные пробы. Мы попрощались, и я отправилась домой. В моей голове роились мысли, которые надо было обязательно записать.
Я вспоминала, как гипнотически режиссер действовал на людей, и сколько, должно быть, он тратит на это энергии. Потрясающий человек, невероятно сильная личность. Повезло, что судьба дала мне шанс познакомиться с ним. Это и есть настоящая жизнь, всегда была. А я просто ее не воспринимала, не замечала. Надо было увидеть своими глазами, как кто-то другой умеет ценить момент, предаваясь ему всеми чувствами. Вот тогда я это поняла.
На протяжении недели мне никто с кинофабрики не звонил. Наверняка, отбор уже прошел, и они нашли актрису. Мне было любопытно, но я замерла в ожидании.
Ирину я старалась держать в курсе событий, она с нетерпением ждала съемок:
– Мне до сих пор никто не звонил. Эпизод же оставят за мной?
– Надеюсь, что да. Должен получиться глубокий фильм о вере.
– Ой, да брось! Весь сценарий изменят, и в конце в фильме не будет ни слова о вере.
– Почему ты так решила? Думаю, что ты ошибаешься.
– Да неужели? Ты же сама обещала не вставлять в сценарий эпизоды о вере. Знаешь, если будет так, как ты думаешь, эпизод в твоем фильме вряд ли для меня.
– У нас с режиссером есть на примете одна актриса, – Ирина быстро попрощалась и, кажется, обиделась.
Но через несколько дней она снова позвонила:
– Я тут была на «Мосфильме», хотела разведать обстановку. Так вот, я узнала, что твой режиссер лежит в больнице.
Эта новость ошарашила меня. Я тут же позвонила на «Мосфильм» и узнала у второго режиссера все подробности. Оказалось, что у Льва Борисовича случился сердечный приступ, и он уже дней пять находится в больнице. Сразу после этого я позвонила в больницу и поговорила с врачом. Он уверил меня, что кризис миновал, и разрешил посещения.
На следующий день я уже мчалась в больницу.
– Добрый день, – сказала я, едва шагнула в палату. Сосед Льва Борисовича поздоровался и сразу вышел. Видимо, уже немного окреп.
– Добрый день, – ответил режиссер без особой радости.
– Как здоровье?
– Ничего, потихоньку, – нехотя сказал он, – я всем своим запретил сюда приходить.
– О, так я не совсем ваша, мне врач разрешил. Хотите? – я протянула очищенный апельсин.
– Ну, давайте, – криво усмехнулся режиссер и принялся за фрукт.