Лица
Шрифт:
Это был самый нетерпеливый народ, — основная масса читателей взяла в руки перо, письма пошли через несколько дней, — а эти торопились предупредить мои возможные ошибки или, по крайней мере, направить меня на верный, по их мнению, след.
Итак, первый телефонный звонок: «Это вы написали «Белую лилию»?» — «Да». — «Слушайте меня внимательно. Я лично видел, как сбили эту летчицу. Я очевидец. Это было…» — «Представьтесь, пожалуйста». — «Ах, боже мой! Можно подумать, что я ищу славы за чужой счет! Какая разница, кто я? Я был во время войны пехотным офицером, мы стояли на Миус-фронте, у села Криницы. Или Кринички, сейчас уже плохо помню. И наблюдали воздушный бой: один Як с двумя «мессерами»… Рассказывать дальше?» — «Да, я слушаю». — «Этот Як только что сбил аэростат, он висел прямо над нами, недалеко от села Куйбышево, это название я хорошо запомнил, и немцы сразу кинулись на истребитель. Один «мессер» упал, второй поджег Як, и я могу указать место, мне только выехать туда надо, глазами увидеть, где погиб наш истребитель…» — «Почему вы думаете, что это был самолет Лили Литвяк?» — «Разумеется, я понятия не имел, чей это самолет. Просто упал и взорвался на моих
Еще один звонок: «Вас беспокоит инженер-полковник в отставке Миленин Иван Гаврилович. Судя по публикации, должно быть продолжение «Белой лилии». Я не ошибся?» — «Нет, не ошиблись, Иван Гаврилович, я вас слушаю». — «В таком случае вы, наверное, будете писать о том, что Литвяк попала на Сталинградский фронт. Так?» — «Совершенно верно». — «Можно ли поинтересоваться вашей версией? Вы не удивляйтесь, я немного в курсе дела и могу оказаться полезным». — «Понял, Иван Гаврилович. Как раз во втором очерке, вот он передо мной, я пишу, что Лиля чуть ли не самовольно покинула свою часть и с тремя подругами бежала под Сталинград на Яке, а затем воевала в гвардейском авиаполку Героя Советского Союза Шестакова». — «Так, да и не так, если вы позволите. Насчет «бежала» я не знаю, а прибыла она с Раисой Беляевой, Екатериной Будановой и Марией Кузнецовой в наш 437-й полк, это у меня документально подтверждено. Я сохранил архив полка и, если нужно, готов сейчас к вам приехать». — «Боюсь, Иван Гаврилович, я не успею внести правку, давайте сейчас по телефону, а затем приезжайте, и еще раз проверим». — «Хорошо. Беру «дело» номер семнадцать, архив номер три, читаю… Вы слушаете?» — «И записываю!» — «Здесь у меня, кроме документов, мой дневник, с него начать? Двенадцатое сентября: в полку появились четыре летчицы на четырех Яках… и дальше фамилии девушек. Тринадцатое сентября: в боевом вылете Лилия Литвяк сбила «Юнкерс-88». Четырнадцатое сентября: в боевом вылете Екатерина Буданова и Лилия Литвяк сбили один «мессер»… Они были у нас ровно двенадцать дней, а потом перешли в другой полк, потому что мы летали на Лагах, и все службы, в том числе ремонтные, были «лаговские», а тот полк был им, что ли, роднее по типу машин. Итак, читаю дальше…»
Среди множества писем я обнаружил потом такое:
«Здравствуй, «Комсомолка», то есть редакция газеты! Я, бывший авиатехник, современник Чкалова, Коккинаки, Громова и других ветеранов, читал повесть «Белая лилия» и встретил в ней упоминание об Алеше Соломатине. И невольно вспомнил мемориальную доску, прикрепленную к стене гидромелиоративного техникума в Калуге, на которой написано, что в этом техникуме в 1936—1939 годах учился Алексей Фролович Соломатин, Герой Советского Союза, лично сбивший не помню уж сколько, но очень много немецких самолетов. Если это он, то есть тот самый Соломатин, о котором вы пишете, то я дополняю ко всему хорошему, что сказано у вас о нем, эту мемориальную доску. С уважением, ветеран труда Анатолий Вердевский, Коми АССР».
После третьего очерка, имеющего название «Память», меня разыскала Наталья Голышева — дочь командира эскадрильи полковника Голышева, который, если читатель помнит, направил подбитый истребитель на немецкую батарею, чудом остался жив, но был расстрелян фашистами прямо на месте падения. Позвонив мне в редакцию, Наталья, назвавшись, вдруг потеряла дар речи и умолкла. «Я слушаю вас, я вас слушаю! Говорите, пожалуйста!» — повторял я в телефонную трубку, но в ответ было молчание.
Я не торопил Наталью, прекрасно понимая, что с ней происходит, и стал говорить сам: «Наташа, я догадываюсь, что вы хотите сказать. Вы хотите сказать, что ничего не знали об отце, что открыли газету и вдруг прочитали о том, как погиб Иван Васильевич, или вам кто-то позвонил и сказал, и вы кинулись за газетой. Конечно, нам нужно с вами увидеться. Мне известно, что вы много лет жили в Болгарии, что у вас есть сын. Мне говорила об этом Валентина Ивановна Ващенко, ведь она разыскивала вас, нашла адрес вашей мамы, написала ей два письма, и в Болгарию вам отправила…» — «Мы ничего не получали! — сквозь слезы произнесла Наталья Голышева. — Мы ничего не получали!» — «Успокойтесь, теперь все стало на место. Вам нужно…»
Через полчаса Наталья Ивановна была у меня в кабинете: глаза распухли от слез, губы дрожали, — человек был явно потрясен; память об отце, тоска о нем все эти долгие годы не покидали дочь, и, видно, еще жила в ней надежда, которая развеялась одновременно с известием о точном месте гибели полковника Голышева. Мне удалось уговорить Наталью Ивановну не лететь немедленно в Красный Луч, а дождаться Ващенко, которая должна
Так и случилось: 8 мая Ващенко и Наталья Голышева встретились. На вокзале. Эрвээсы, приехавшие в Москву вместе с Валентиной Ивановной, были свидетелями этой родственной — другого слова я не нахожу — встречи. Женщины плакали, прильнув друг к другу, как родные сестры, и Валентина Ивановна, тоже скорая на слезы, восклицала: «Люди, что же вы со мной делаете!» А потом, когда отряд покидал столицу, увозя с собой множество подарков и сувениров, а самое главное — магнитофон «Репортер», врученный торжественно в Голубом зале «Комсомольской правды», на вокзал, провожать эрвээсов, приехала Наталья Ивановна со своей матерью — женой полковника Голышева. И вновь были слезы, и слова благодарности, и договор увидеться летом в Красном Луче, чтобы поехать на могилу Ивана Васильевича, а в самый последний момент, когда до отхода поезда оставалось пять минут, Голышевы вдруг спохватились («Ой, что же это мы!») и выложили из сумки домашние пирожки в целлофановом пакете, с мясом и с капустой, и торт, специально купленный, и какие-то свертки с чем-то, и завалили всем этим столик в купе: «Детям, Валентина Ивановна, чтобы не выходили из поезда на станциях, а то как бы чего…» А когда поезд тронулся, обе женщины еще долго смотрели ему вслед, не сдерживая и не скрывая слез.
Основная часть почты касалась, конечно же, Лили Литвяк — воспоминания о ней, уточнения некоторых фактов ее биографии, пожелания и так далее, — но были письма, повод для написания которых содержался в очерках в виде абзаца или даже одной строки, а иногда и без такого «прямого» повода — по ассоциации.
«Здравствуй, дорогая редакция! Пишут тебе жители села Ново-Красновка, ученики школы Ермашова Таня, Герасименко Нина, Ковальчук Рая и Рудякова Света. Мы, девочки восьмого класса, шефствуем над памятником Екатерине Будановой, который установлен в нашем селе. Еще мы переписываемся с Ольгой Васильевной Будановой, сестрой Кати, она приезжала к нам в гости. Вот и все, что мы хотели вам написать. До свидания!»
Или такое письмо:
«Хочу сообщить, что в нашем городе, то есть в Шахтерске, ежегодно 19 апреля проводится мемориал памяти Николая Баранова — командира 73-го истребительного авиаполка, Бати, о котором Вы писали в «Белой лилии». Почему у нас? Потому, что в нашем городе живет его сын — Вадим Николаевич Баранов. Ежегодно из различных городов и республик страны приезжают ребята и соревнуются за первый приз по настольному теннису имени Николая Баранова. Эти соревнования год от года становятся все популярней. Так, например, в этом году в них примут участие команды из Москвы и Ленинграда. Я написал об этом В. И. Ващенко и ребятам из «РВС», а также предложил, чтобы лучшие из них были направлены на соревнования в качестве почетных гостей. И еще одно. Вам, видимо, пришлют много откликов. Считаю, что они должны быть подытожены. В таком случае прошу вспомнить, что слава летчиков не забыта в Шахтерске. А Ваша «Белая лилия», как мне кажется, должна быть продолжена, но под названием: «Внуки Белой лилии», или «Белая лилия цветет снова!», где прошу написать о судьбе детей и внуков погибших солдат. Так, например, Вадим Николаевич Баранов был рабочим, без отрыва от производства окончил институт, сейчас работает ведущим специалистом на местном заводе. На том кончаю. Сын погибшего под Воронежем политрука (место захоронения неизвестно), секретарь парткома шахтоуправления имени XVII партсъезда Александр Коваленко».
«Я знаю одну историю, — пишет В. Ф. Павловский, житель Киева, — которой сам был очевидец: на моих глазах погиб летчик, это была первая смерть, виденная мною на той войне. Было начало июля 1941 года. В небе у поселка Червоное на Житомирщине разыгралась трагедия: летел наш самолет, такие машины в ту пору называли «Чайками», и вдруг с разных сторон вынырнули из облаков «мессершмитты» и набросились на советский истребитель. Их было много, я не успел всех сосчитать. «Чайка» приняла бой, но в считанные секунды была подожжена. Падая, этот клубок огня и дыма продолжал стрелять, и один из немцев стал неуклюже клевать носом, отвалил от группы и пошел на запад. По всему было видно, что он поврежден. А наш истребитель упал недалеко от села Красовка. Когда мы, мальчишки, под вечер пришли на место гибели самолета, то увидели холмик свежей земли, на котором была закреплена половина лопасти винта с надписью чернильным карандашом: «Летчик Моисеев, город Пушкино». Кто успел его похоронить, кто видел его документы, а может, и слышал его последние слова, если летчик был смертельно ранен и умер на чьих-то руках, я не знаю. Может, и этот герой до сих пор числится без вести пропавшим. Может, мое короткое письмо кому-то поможет узнать о трагической, но прекрасной судьбе сына, брата, отца или друга. Может, это мое сообщение поможет найти святое место памяти о дорогом человеке».
И еще одно письмо:
«Я знаю о войне понаслышке, я родилась в 41-м, но моя память особенно цепко хранит послевоенные трудности, послевоенные фильмы, послевоенные песни. Помню, как в родном селе, на Николаевщине, на старом сельском кладбище сооружали скромный памятник бойцам, перенеся их останки из временных могил. Они погибли 14 марта 1944 года при освобождении нашего села. Первым в списке стояло имя танкиста — капитана Шилова. И вот теперь я узнаю, что где-то в донецкой степи затерялся след Лили Литвяк. Но чтобы этот след не затерялся в памяти людей, в сердцах живых, чтобы подвиг советских воинов не потускнел через годы, очень нужно делать то, что делают Валентина Ивановна Ващенко и ее воспитанники. Будь я поэтом, я написала бы о них стихами. Думаю, правда никогда и никого не оставляет равнодушным. Есть, конечно, книги, есть кино, встречи с ветеранами, но дело, которое делают ребята из «РВС» — самое сильное соприкосновение с правдой героического времени. Спасибо Ващенко, спасибо ребятам из «РВС»! Лидия Кононовна Прокопенко, г. Львов».