Лицей послушных жен (сборник)
Шрифт:
Чего она хотела?
…Иметь большой дом, в котором много комнат. Чтобы в одной были разбросаны краски – миллионы разных тюбиков! И чтобы в ней стояли мольберты с недорисованными картинами, ведь законченная картина означает маленькую смерть.
В другой – все для шитья: клубки ниток и подушечки-ежики, утыканные серебряными иголками.
В третьей она вырезала бы из дерева своих маленьких божков, которых видела в лесу в детстве, в четвертой на дубовом столе стоял бы большой «Ундервуд», на котором бы она отстукивала бесконечный
В пятой – все стены были бы заставлены книжными полками без дверей, чтобы она могла вытирать с книг пыль как можно чаще, перебирая их. Древние и новые, они бы разговаривали с ней на многих языках – и с каждой она бы проживала новую жизнь.
В шестой она поставила бы огромную кровать – такую широкую, что на ней вдоль и поперек могли бы улечься человек десять. Ведь она любила спать, раскинувшись, как давным-давно, когда, набегавшись во дворе, засыпала прямо на траве в палисаднике. И сквозь сон ощущала, как в ней прорастает трава.
Она думала: почему мир наполнен всем, чем угодно: враждой, завистью, пьянством, драками, бытом, сплетнями, ожиданием судного дня – всем, кроме любви, которая могла бы сразу поглотить, раздробить весь этот хлам на кучу мелких осколков?
Да, это было: она лежала на упругой траве, погружалась в нее, укоренялась пальцами в ее густом сплетении, и ей казалось, что ток, идущий от земли и травы, проникает внутрь и каждая клетка тела вибрирует в ритме своих дрожащих глубинных движений.
Это было то самое ощущение, которое Ника пережила сегодня ночью! Так вот откуда оно начинается – с бессознательного детства. Когда ты еще не можешь дать названия своему дару.
Вот почему она всегда думала, что делает что-то не то и не так, как все, – и поэтому должна стыдиться и сдерживать себя. Ведь мало кто из жителей двора или даже всего города мог потерять сознание от любви. Не конкретно к кому-то, а вот так, впуская в себя землю, траву, воздух и сливаясь со всем этим, как земля, трава, воздух. Это ощущение было настолько сильным и прекрасным, что она хотела раздать его остальным!
Всем. Самым низменным – чтобы они поднялись, самым жестоким – чтобы они стали воском, отвратительным – чтобы они засветились изнутри, усталым – чтобы они отдохнули, больным – чтобы они выздоровели. Ее, словно спица, насквозь пронизывала непостижимая любовь ко всему, на что падал взгляд.
Она могла часами стоять, уставившись в какое-нибудь цветное пятно на стене, попавшее под луч солнца, или, задрав голову, застыть под деревом и рассматривать кору, путешествовать по всем ее извилинам и бороздам, представляя, что это дороги в другие миры.
Вода и огонь говорили с ней, осколок от разбитой бутылки светился, как бриллиант, а узоры на старом ковре, висевшем над кроватью, моделировали сказочное будущее. Но так было только в детстве. И все это называлось – любовь…
…Все, о чем я говорила
Суть и смысл того, что называется любовью, отчетливо предстали передо мной, словно записанные в какую-то высшую книгу, с такой ясностью и простотой, что я задыхалась от глубинного познания и от этой четкой и понятной простоты.
Любовь не знает сомнений, колебаний, полутонов, расчетов. А присутствие хотя бы одного из этих факторов ставит ее под сомнение. Единственное, что идет с ней в паре, – страх смерти…
Мне еще нужно было познать суть смерти и славы. Неважно, кто или что даст мне эти знания, я чувствовала, что, открыв любовь, пойду дальше. Тем более что именно любовь была ключиком ко всему остальному. Познав суть любви, познаешь, что такое Бог. Познав суть любви, познаешь музыку и слово, понимаешь искусство, без которого человек превращается в маленькую спичку, горящую всего одно мгновение. И исчезает безымянным.
Неужели я знала это раньше?
Неужели та девочка знает это – сейчас? Ведь откуда, из каких глубин я вырыла все эти мысли? Любовь оказалась лишь катализатором того, что я знала подсознательно и о чем сознательно забыла.
Суть смерти и славы… Смерти, как родной сестры любви, ведь страх утраты наступает только тогда, когда есть, что терять.
Славы, как желания жить вечно, или лучше сказать – оставить хоть малейший штрих на земле. И ни в коем случае не надо путать это с тщеславием.
«Стоп, стоп, стоп, – мысленно обращалась я к тем неведомым силам, что завладели мной, – дайте еще немного времени в этой лазейке – и я постигну все, что не успела за годы своей взрослости. О чем забыла в суете и погоне за временным…»
В который раз я чувствовала, что голова моя раскалывается. Тяжело было от того, что оставила Ивана. Но вернуться я не могла. Тогда все пойдет не так!
Например, девочка в тот злополучный день сядет в машину – и погибнет вместе со своим другом и его семьей. Ведь эта жизнь, проходящая ЗДЕСЬ, была ее жизнью. Ее, а не моей. И я не могла забрать ее себе! Интуитивно я понимала, что находиться в одном месте сразу в двух ипостасях невозможно – кто-то один должен исчезнуть. Мне просто ненадолго выпал счастливый билет, который я должна использовать с максимальной пользой и – как можно скорее.
Остальное – потом.
Думая об этом, я успокоилась.
…Университетский сквер уже был переполнен стайками студентов. Одни ждали начала экзамена, другие выходили на скамейки покурить и рассмотреть свои оценки в зачетной книжке.
Неподалеку какая-то девушка горько плакала в окружении подруг, рядом трое парней распивали пиво «Жигулевское», прячась за откинутыми крышками пластиковых портфелей-дипломатов.
«Вот было бы комично, если бы среди них оказался Мирослав», – подумала я.