Лич добра и поддержки
Шрифт:
Я, почему-то, опасался морских туманов, которые собьют нас с курса и мы выйдем в Тихий океан, где сгинем без следов, но видимость была отличной, на километры вокруг, а главная опасность — это волны ледяной воды, способные укокошить даже мертвеца…
Шли часы. Фрэнк Пирс, кое-что сведущий в мореходстве, говорит, что мы идём со скоростью где-то два-три узла в час. Я не знаю, сколько это в километрах, но, по ощущениям, очень медленно.
— Земля! — вдруг заорал Морхейм.
— Это не земля, твою медь! — ответил
Нас опять окатило ебучей морской водой, после чего мы опять были вынуждены восстанавливать ритм с помощью барабанщика.
А если Пирс уже облажался и мы прямо сейчас идём вглубь Тихого океана или заходим в Японское море?
Не хочется думать о том, что будет в любом из этих случаев…
Но мои страхи и опасения не оправдались, потому что лично я увидел перед нами землю, примерно в пяти-шести километрах прямо по курсу.
— Земля! — вновь заорал Морхейм. — Земля, повелитель!
— Я и сам вижу! — ответил я. — Пирс, давай туда! Похоже на причал! Гребём живее, джентльмены! Скоро встанем на твёрдую землю!
До берега шли ещё где-то полтора-два часа, ведь увидеть землю — это одно, а добраться до неё — совсем другое.
— Как встанем, сразу оружие к бою, — приказал я. — Территория, безусловно, враждебная, потому не расслабляйте булки!
Тут тоже береговая линия была покрыта льдом, но зато на самом берегу снега было не так много, как на юге Сахалина — связываю это с общей открытостью местности и сильными северными ветрами.
— Гребите! Гребите! — приказал я, когда мы заехали днищем на льдину.
Так мы проехали по льду метров десять, после чего окончательно встали.
— По одному, с носовой части! — дал я распоряжение. — На льду не кучковаться, сразу идти на берег!
Длинной цепочкой мы сошли на берег, оставив баркас.
На японском берегу в глаза бросался волнорез, представленный в виде металлической решётки, ныне покрытой толстым слоем полупрозрачного льда.
— Вот эту срань надо будет забрать, — указал я рукой на волнорез. — Сталь должна быть неплохая, с антикоррозийными присадками. Ого! Вы тоже это видите?!
— Да, повелитель, — ответил Аллен Адам.
— Это же сраные корабли! — воскликнул я.
Решетчатый волнорез укрывал искусственную бухту для катеров и кораблей, которые так и вмёрзли во льды, никем не востребованные. Значит ли это, что тут всё происходило гораздо жёстче, чем в России, где мы видели древние следы сопротивления и попытки людей смыться куда-то? Или это какие-то японские культуральные штучки, ну, типа, самурай гибнет вместе с островом, Призрак Цусимы и вся херня? Хрен его знает.
Лёд под нами очень толстый, поэтому катера и кораблики вмёрзли основательно. Можно будет, в перспективе, выдолбить их изо льда и перетащить в иной мир. Вон там есть военные катера, судя по камуфляжной
— Все за мной, — приказал я.
Идём к ближайшему зданию — маленькая одноэтажка с иероглифами на вывеске. Что это, кого это, зачем это — без понятия. Скоро выясним.
Характерных следов деятельности вегмов нет, хотя мы не самые большие эксперты по их следам деятельности…
— Я захожу, остальные за мной, — решил я, взявшись за ручку двери.
Оказалось не заперто, но внутри обнаружилось что-то вроде автобусного вокзала. Прохожу чуть вглубь и понимаю, что это и есть автобусный вокзал, но очень маленький. Учитывая, что его поставили для обслуживания столь миллипиздрического городка, размеры его, скорее, нормальные.
Внутри кости, пыль, снег у выбитых окон, старые пятна крови, разбросанные шмотки, сумки и остальные атрибуты внезапной и массовой гибели людей. Я, примерно, посчитал видимые пары обуви и понял, что тут погибло около двадцати человек разного возраста и пола.
— А это интересно… — пошёл я к мятой железной двери, обладающей тремя пулевыми отверстиями.
Вела она, как я понял, к кассе. Не особо разбираюсь в устройстве автовокзалов, но что ещё тут может быть?
Заражённые эту дверь отворить не смогли, остановившись на полпути, но я завершил их начинание прицельным ударом ноги по замку. Качественная японская вещь, выдержавшая длительную и интенсивную бомбардировку кулаками и ногами заражённых, оставивших на ней свои кровь и фрагменты кожи, не вынесла точного и мощного удара злобного лича.
У меня в голове уже сложилась кое-какая картинка произошедшего, поэтому я не сильно удивился, когда увидел два засохших тела в синей форме. Одно тело было японской бабой, а второе японским мужиком — полицейские, как я понимаю. Судя по тому, что у них прострелены головы, а в мумифицированных руках лежат револьверы, групповое самоубийство.
Оружие этим двоим больше не нужно, поэтому изымаю его, а также кобуры и дополнительный боекомплект. Женщина-полицейский потратила почти всё, у неё было лишь два патрона в барабане, а мужчина-полицейский почти ничего не тратил, поэтому я нашёл в патронташе целых двенадцать патронов в специальных пачках для ускорения заряжания. Вот это мне нравится!
— Как хорошо меня встречает японский край! — восхитился я, бросая револьверы и боеприпасы в свой рюкзак. — Жаль, что калибр какой-то не наш…
Поднимаю с пола револьверную гильзу и вижу, что там написано «38 SPL», а-а-а,.38 Спешл, американский патрон! Японцы же под американской оккупацией как были, так и остались до самого конца, поэтому неудивительно, что у них в полиции патроны американские…
Телефоны тоже забираю, будем надеяться, что там есть русская локализация, которую не надо устанавливать.