Личное дело сыщика
Шрифт:
Поздоровавшись, расселись. Чиновник в кресло, Гуров на стул.
– Знаете, мне не дает покоя ваше странное поведение, – резко начал Гуров.
В глазах Вербицкого мелькнул интерес. Гуров собирался расплавить его монументальность, нагнетая плазменные температуры. Он хотел, чтобы у его собеседника трусы стали мокрыми от пота, он хотел, чтобы чиновная задница стала светиться от стыда, словно фосфор на стрелках командирских часов, чтобы тот понял наконец, что образ его жизни не имеет ничего общего с нормальным человеческим существованием.
– Вы
– Наверное, я плохой отец, – внезапно признался Вербицкий. – А что я могу?
– Могли бы в милицию обратиться и пораньше. Где ее теперь искать? Я не бог, я всего-навсего сыщик. Говорят, что неплохой, но без вашей помощи мне это дело не раскрутить. Евгений Борисович, давайте откровенно, скажите мне то, о чем не хотели бы говорить официально.
– Почему вы считаете, что я вам что-то недоговариваю?
– Знаете, люди всего не рассказывают, ну а вы вообще ничего мне не сказали. То, что вы дали мне денег, машину и телефон, не означает, что в один прекрасный день на пороге вашего дома появится полковник Гуров, держа за ручку двадцатилетнюю дочь, словно пастух, обнаруживший в ближайшей рощице заблудившуюся овечку.
– Я не мальчик, – взбрыкнул Вербицкий, – зачем вы мне это рассказываете?
– Я хочу, чтобы до вас дошло, что без вашей помощи дочь вашу мне не найти.
Гуров достал сигарету и взмахнул ею в воздухе.
– Курите, – разрешил хозяин кабинета, – пожалуй, я и сам закурю. У вас за эти дни никаких положительных результатов?
– Я этого не говорил. Другое дело, что вам бы не мешало оказать содействие.
– Вы зря пришли ко мне, полковник, – Вербицкий снова «закрылся».
Гуров затушил сигарету в хрустальной пепельнице и поднялся.
– Это дело для меня не первое, и вот что я вам скажу, господин заместитель министра торговли Российской Федерации: дело настолько дрянное, что шансов увидеть свою дочь живой у вас практически нет. Все могло бы быть по-другому, если бы вы не были таким мудаком.
Вербицкий побагровел. Гуров развернулся и пошел к выходу, ожидая услышать вслед, что высокий чин больше не желает, чтобы он занимался этим делом. Вместо этого раздалось пораженческое:
– Постойте.
Полковник замер, не дойдя до двери всего метр. Поворачиваться он не спешил. Так, стоя к чиновнику спиной, и спросил:
– Будем говорить?
– Садитесь. Прошу.
Этого Гурову было достаточно для того, чтобы вернуться на исходные позиции. Льву Ивановичу достаточно было одного взгляда на Вербицкого, чтобы сделать единственно правильный вывод: клиент готов к откровенному разговору.
– Я могу сообщить вам некоторые сведения, которые касаются моей дочери, а значит, меня и моей работы. Вы понимаете?
– Наш разговор сугубо конфиденциален, – успокоил его Гуров.
– Для того чтобы сидеть в этом мягком кресле, мне пришлось работать двадцать лет. Вылететь отсюда легко,
Лев Иванович с пониманием кивал, ожидая самого главного.
– Моя дочь – наркоманка, – почти прошептал Вербицкий. – Прошу вас, не говорите жене.
– Ни в коем случае, – пообещал полковник.
– Я узнал об этом случайно, полгода назад. Она приехала ко мне как обычно, попросила двести долларов. Был уже вечер, и я уговорил ее заночевать. Комнату дочери мы с женой не занимаем. Она об этом знает. Может, на тот вечер у нее не было планов, не знаю. Помню, она показалась мне не слишком здоровой, – Евгений Борисович тягостно вздохнул. – Наутро я постучался, она не ответила, зашел в комнату. Смотрю, спит девочка моя, а на локтевом сгибе следы от многочисленных уколов. Растолкал дочь. Попросил ее отдать мне все, что у нее есть. Она отказалась. Разговор пошел на высоких тонах, общаться с дочерью мне всегда довольно трудно. Она, в отличие от моих подчиненных, не ждет, пока я выскажусь до конца. Мне не удалось убедить ее начать лечиться. Правда, когда я видел ее в последний раз, Анна показалась мне похорошевшей и воспрянувшей духом.
– В таком состоянии наркоманы пребывают примерно один день в неделю – на следующий день после того, как наркотик попадает в организм. После этого жизненные краски вновь тускнеют и остается одна мысль: где взять деньги для очередной дозы. Что она вводила себе?
– Не знаю.
– Вы думаете, двухсот долларов в месяц хватит тому, кто сидит на игле?
– А сколько, по-вашему, нужно? – Вербицкий тоскливо взглянул на Гурова.
– Все зависит от стадии. К тому же, кроме наркотиков, надо покупать выпивку, еду, снимать жилье или ублажать подругу, у которой живешь. Надо, по крайней мере, в два раза больше. В связи с этим вопрос: из дома вещи не пропадали?
– Нет, ну что вы. Моя дочь не воровка. Нет-нет… исключено.
– И все-таки, – Гуров был настойчиво-вежлив, – проведите дома ревизию. Может, поредели запасы иностранной валюты, может, исчезло, например, несколько серебряных столовых ложек. Как я понимаю, у жены много украшений…
– Я с самого начала предполагал, что мне будет неприятно копаться в этом, но чтобы настолько… об этом я даже и не думал.
– Вернемся к дочери-наркоманке, – Гуров был безжалостен, – где она могла доставать себе дозы?
– Откуда мне знать?
Гуров резко поднялся.
– Если дома обнаружится пропажа, позвоните мне.
– Непременно, – пообещал Вербицкий. – Скажите, у нас есть шанс?
– Один из ста, – не стал кривить Гуров, – и, честно признаться, господин Вербицкий, у меня такое ощущение, что я ищу тело, а не живого человека, к сожалению. Всего доброго.
Наступило воскресенье – день, когда Москву должны были осчастливить своим присутствием два десятка певцов. В том числе Виктор Маревский и Савва Иванов. Нет и двенадцати, а у входа в ГКЗ «Россия» уже тусуются спекулянты.