Личные мотивы
Шрифт:
– Видит она! А вот я, например, ничего такого не вижу и не поверил ни одному его слову. Он очень себе на уме, этот художник, которого непонятно как зовут, не то Саша, не то Борис. Закрытый, замкнутый, дурно воспитанный. Нет, Геля, ты как хочешь, а я ему не верю. И считаю, что съездили мы впустую.
– А вот и нет! Мы были у него дома, мы смотрели картины, нам показали фотографии матери, так что нам теперь будет что предметно обсуждать с Гусаровыми. Мы сумеем, Виля, я чувствую, да нет – я просто уверена, что у нас с тобой все получится, причем очень скоро. Мы долго топтались
– Только не забудь, что мы с тобой не знаем, как ее зовут, – строго напомнил жене Вилен Викторович. – Ни Гусаровы, ни Александр ни разу не упомянули ее имени. Господи, какая же это морока – все знать и постоянно делать вид, что ничего не знаешь, и ждать, пока тебе скажут, и постоянно напрягаться, чтобы не перепутать, что именно тебе рассказали, а что ты и так знаешь. От этого свихнуться можно!
На платформе они купили билеты и сели в электричку, которую пришлось ждать совсем недолго, всего минут десять. Вагон оказался относительно свободным, как и предрекала Ангелина Михайловна, и им легко удалось занять места у окна друг напротив друга.
Борис проводил гостей и сразу поднялся в спальню. Фотографию в рамке повесил на стену, второй снимок поставил на книжную полку за стекло. Тяжело опустился на кровать и вытащил из кармана джинсов сложенный вдвое конверт. С сегодняшней почтой он получил еще одно письмо, уже третье. Конверт был вскрыт – Борис прочел письмо, пока гости были в мастерской, но теперь он перечитал послание еще раз. На этот раз неведомый ему автор послания указывал вполне конкретную сумму, которую Борису следует заплатить, если он хочет узнать подробности об убийстве своей матери. Хан оказался прав. Теперь Борис Кротов готов был выложить любые деньги, только бы узнать, что кроется за этими письмами.
Он перевел взгляд на лицо матери, улыбающееся с фотографии, и снова перед глазами встали страшные видения: мама мечется по комнате, пытаясь спрятаться от пьяного Стеценко… мама ползет по полу в сторону двери, и кругом кровь, много крови… мама лежит в прихожей, с головой накрытая простыней, а вокруг стоят чужие люди, что-то делают и записывают…
Борис тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и вытянул из нагрудного кармана мобильник. Надо позвонить Хану.
– Я получил третье письмо, – сообщил он Алекперову.
– И что в нем? Опять голые намеки или уже появились деньги?
– Появились.
– Велика ли сумма? – поинтересовался Хан.
– Велика. Но мне вполне по силам. Ты считаешь, что нужно соглашаться?
– Ну, о твоем согласии пока речь не идет. Вот подожди, придет следующее письмо, в котором уже будут конкретные указания, что тебе нужно сделать, если ты согласен платить. Тогда и будем думать.
– Все-то ты знаешь, – вздохнул Борис, не скрывая скепсиса.
– Друг мой, это классика жанра, – рассмеялся Алекперов. – У меня для тебя тоже есть кое-какие новости. Я встречался со следователем, который в свое время вел то
– Дома.
– В Москву не собираешься?
– Хан, я не в том положении, чтобы собираться или не собираться. Ты скажи, когда надо, и я приеду.
– Заметано. Определюсь со своим графиком на ближайшее время и позвоню, лады?
– Буду ждать.
К работе Борис в этот день вернуться так и не смог. В ушах все время стояли голоса сегодняшних гостей, рассуждавших о следах умерших и о предвидении близкой смерти. Он то и дело поднимался в спальню, смотрел на фотографии матери, крутил их в руках. Но ничего не видел. И ничего не чувствовал.
Ардаев шел по поселку вслед за Сорокиными и злился. Он приехал сюда на машине следом за ними из Москвы, а теперь получалось, что обратно они собираются ехать на электричке. Что же ему, бросать здесь свой дорогой автомобиль только ради того, чтобы попытаться подслушать, о чем они будут разговаривать в поезде? А старичок-то Сорокин, похоже, глуховат, его супружница разговаривает с ним громко, и Ардаеву, идущему в нескольких шагах позади них, превосходно слышно каждое слово. Или у нее вообще такая манера общаться? Конечно, в электричке она вряд ли станет так кричать, но это ничего, в вагоне всегда есть возможность подобраться вплотную.
Ардаеву надоела неопределенность, и он решил своими глазами посмотреть на супругов Сорокиных. Почему они так долго возятся с таким ерундовым заданием? Может, они тупые? Или ведут двойную игру? Сколько можно тянуть кота за хвост?
Он наблюдал за Сорокиными второй день, вчера они ходили на какую-то мутную выставку и корчили из себя великих знатоков искусства, а вот сегодня с утра поехали на такси за город. Да не куда-нибудь, а прямехонько к Борису Кротову. Ну ладно, хотя бы делом занялись.
Ардаев внимательно слушал их разговор по дороге от дома Бориса к платформе и размышлял, как правильнее поступить. Если на платформе будет много народу, то есть хороший шанс притереться поближе и остаться незамеченным. Правда, опасно оставлять машину… Черт, что же делать?
Но народу на платформе было мало, каждый человек на виду, и вопрос решился сам собой. Ардаев посмотрел расписание: ближайший поезд на Москву пойдет через двенадцать минут. Он огляделся и увидел несколько припаркованных машин: бомбилы ждали пассажиров с московской электрички.
Через несколько секунд Ардаев уже сидел рядом с водителем, а через восемнадцать минут поднимался по ступенькам следующей платформы в сторону Москвы. Поезд, на котором ехали супруги Сорокины, как раз показался вдалеке. Он успел. Судя по тому, в каком месте платформы они стояли, ехать Сорокины должны в четвертом вагоне. Так и оказалось. Ангелина Михайловна и Вилен Викторович увлеченно беседовали и не обратили ни малейшего внимания на неброско одетого немолодого мужчину, вошедшего на очередной остановке и занявшего место прямо за спиной Ангелины.