Личные мотивы
Шрифт:
– Но грома же нет, – возразила она дрожащим голосом. – Может, война началась?
– Тьфу на тебя! – рассердился Чистяков. – Открой окно – услышишь гром. Здесь хорошие стеклопакеты стоят.
– А если не услышу?
– Услышишь, куда ты денешься.
Он перевернулся на другой бок и натянул на себя одеяло до самого носа. Настя побоялась еще немножко, потом выползла из постели, подошла к окну и открыла створку. Конечно же, это была обыкновенная гроза.
Дождь лил всю ночь, и воскресенье было пасмурным и ветреным, гулять не хотелось, они валялись в номере, спали, болтали, по очереди играли в игрушки на айподе, потом Чистяков вслух дочитывал очередной триллер, а Настя тупо слушала, хотя мало что понимала –
Вечером они простились с гостеприимным хозяином отеля Бессоновым и отправились на вокзал, едва не опоздав на поезд: Бессонов никак не соглашался отпустить их без прощального бокала вина. Спальных вагонов в поезде не было, но Стасов разрешил купить четыре билета и занять вдвоем целое купе, так что до Руновска Настя с мужем доехали с относительным комфортом. Правда, чай, который принесла похмельного вида проводница, был на вкус более чем отвратительным, зато пирожки, сунутые им «на дорожку» Бессоновым, оказались на диво удачными, и это с избытком компенсировало все прочие неудобства.
Еще в Южноморске Настя при помощи Интернета выяснила, что гостиница в Руновске только одна, и та крайне невысокого пошиба. Поэтому когда в понедельник утром они увидели на вокзале женщин всех возрастов с картонными табличками «Квартиры, комнаты, недорого», то решили жилищный вопрос за пять минут. Толстая добродушная тетка пообещала, что квартира в центре, хорошая, чистая, и от больницы недалеко.
– Лечиться приехали? – Она с сочувствием посмотрела на Настю, когда услышала ее вопрос про больницу. – Или у вас там лежит кто?
– Да мы по делу, – уклончиво ответила Настя. – А что, у вас действительно многие жилье сдают? Я смотрю, тут прямо целая толпа с табличками.
– Многие сдают, многие, – закивала тетка, шустро проталкиваясь через вокзальную толпу. – У нас ведь в городе с работой трудно, и все, у кого есть дачи, на теплый сезон туда перебираются, а городское жилье сдают. Все-таки приработок.
– Неужели так много желающих снять квартиру или комнату? – удивился Чистяков. – Откуда же столько приезжих? Если в городе работы нет, то и производства нет, а если нет производства, то откуда же взяться командированным?
– Так жилье не командированные снимают, а отдыхающие, вот как раз на сезон им жилье и нужно, – охотно объяснила тетка. – У нас тут водохранилище и рыбалка отменная, здесь еще при советской власти всякие шишки отдыхали, для них и государственные дачи строили, и рыбу разводили, и пляжи благоустраивали. И леса у нас грибные. К нам со всей области отдыхать ездят.
Тетка не обманула, маленькая, но уютная и чистая квартирка действительно оказалась в самом центре города, в десяти минутах ходьбы от вокзала и в трех кварталах от больницы, и посуточная аренда ее, к слову заметить, стоила меньше, чем их шикарный номер в отеле «Райский уголок». Пока Настя принимала душ и мыла голову, Чистяков сходил в расположенный в этом же доме магазин, купил ряженку, сладкую творожную массу, черный хлеб, сахар и растворимый кофе. Они быстро позавтракали и отправились в местную больницу.
На заданный в регистратуре вопрос о том, помнит ли кто-нибудь доктора Евтеева, Настя получила от молоденькой сестрички лаконичный ответ:
– Лично я не помню. Он когда здесь работал?
– До восемьдесят пятого года.
– У-у, я тогда вообще еще не родилась. У нас в больнице персонал молодой, никто так долго не работает. Если только Волкова…
– Кто такая Волкова?
– Светлана Борисовна, хирургическая сестра. Она уже совсем старая, ей пару лет назад пятидесятилетие устраивали.
При этих словах Настя поморщилась, а Чистяков незаметно ткнул ее локтем в бок. Совсем старая… Это о женщине, которой всего пятьдесят два – пятьдесят три года? Господи, какими же странными представлениями забиты головы у молодых девочек!
Светлану
– Да, я помню Дмитрия Васильевича, – кивнула она. – А что случилось?
– Он умер. Точнее, его убили.
Волкова охнула и схватилась ладонями за виски.
– Как – убили? Как же так? За что?
Она долго не могла смириться с этой новостью и все причитала, каким хорошим врачом был Евтеев, каким прекрасным хирургом, каким добрым и внимательным с коллегами, как душой болел за каждого ребенка, будто за родного.
– Когда те мальчики умерли один за другим, он вообще почернел весь, неделю ни с кем не разговаривал, а потом уволился из нашей больницы – вот как переживал.
– Какие мальчики? – насторожилась Настя.
– Ну как же, известный случай, тогда весь Руновск гудел, громкое было дело. Как раз в восемьдесят четвертом году, буквально за несколько месяцев до того, как Дмитрий Васильевич уволился и в другой город переехал. У нас рядом с городом пионерский лагерь был, и трое мальчишек сбежали на водохранилище, а там территория госдач для обкомовских и прочих крупных деятелей. Ребята как-то пролезли через ограду и вышли на закрытую часть берега, где стояли плавсредства для важных отдыхающих. Двое мальчишек угнали моторку, а третий – катер, и начали гонять по водохранилищу. Охрана увидела, все выбежали на берег, стали кричать им в мегафон, чтобы немедленно вернулись, мальчишки, видно, перепугались, не справились с управлением, и тот, что был на катере, на полном ходу врезался в моторку. Моторку, понятное дело, разнесло в клочья, мальчик из катера вывалился. В общем, ужас! Один ребенок утонул сразу, двое других получили тяжелые травмы, их выловили и доставили в нашу больницу, Дмитрий Васильевич их оперировал. Но один из мальчиков умер во время операции, а другой еще пару дней полежал в реанимации и тоже скончался, не приходя в сознание. Я все это очень хорошо помню, я же в те годы стояла у стола рядом с Дмитрием Васильевичем. Ох, как он переживал! У него давно летальных исходов не было, а тут два подряд.
– Уголовное дело возбуждали, не помните?
– Ну, в этом я не разбираюсь, но милиции было много, это точно, они все время в больнице крутились, все расспрашивали, как там да что было.
– Кого расспрашивали? – удивилась Настя.
В самом деле, кого можно было расспрашивать в больнице о происшествии на водохранилище? Что больничный персонал мог об этом знать?
– Так охранников же, – пояснила Волкова, – охранников, которые ребят спугнули и у которых на глазах это все и случилось. Охранники все время тут толклись, ждали, как операции закончатся, тоже, видно, переживали. Вот милиция их тут и опрашивала. И пионервожатая здесь в коридоре сидела, места себе не находила, ведь это по ее недогляду пацаны из лагеря сбежали. Она-то вообще с лица спала, одни глаза остались. И когда родители мальчиков приехали, ей пришлось самой с ними объясняться, директор лагеря ей так и заявил: сама виновата – сама и расхлебывай, я твое разгильдяйство покрывать не буду. На нее смотреть было страшно. Бедная девочка. Ей и мальчишек было жалко, и родителей их, и себя, ее ведь могли за это из пединститута выгнать и из комсомола. Но ничего, обошлось, институт она окончила, в школе работала. Теперь уже завуч, уважаемый человек…
Со Светланой Борисовной они проговорили еще почти час и ушли из больницы, унося с собой имя и фамилию бывшей пионервожатой, а теперь уже завуча и уважаемого человека. Волкова даже номер и адрес школы им сказала – в этой школе когда-то училась ее дочь, и бывшая пионервожатая, а ныне завуч преподавала ей русский язык и литературу.
– Ну что, дернем в школу? – бодро предложил Чистяков. – Адрес у нас есть.
– Но у нас нет карты, – с сомнением возразила Настя. – Ты же только по карте умеешь адреса находить.