Личный поверенный товарища Дзержинского
Шрифт:
— Доложите, где у вас противник и что он замышляет, — попросил я.
Командир батальона неопределённо махнул рукой в западном направлении и сказал, что у противника, слава Богу, нет анархистов, которые митингуют по любому поводу и в любой момент готовы оставить позиции.
Да, у генерала Франко особо не забалуешь. У него все, кто под ружьём, составляют регулярную армию со всеми атрибутами военного управления. Не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Откажешься — расстреляем или посадим. А пока на строевой плац разминать ноги и заниматься сколачиванием подразделения как боевой единицы.
А нам сейчас нужно идти к анархистам
— Компаньерос, — взлетел я на импровизированную трибуну, — кто хочет совершить беспримерный подвиг на славу горячо любимой Испании?
И сразу воцарилась тишина. Подвиг хотели совершить все, да только стеснялись сказать об этом.
— Где ваша общественная самоуправляемость, если вы из своей среды не можете выдвинуть героев, — продолжал наседать я, — неужели вы не можете показать пример остальным, как нужно воевать? Люди, которым не нужны командиры, выдвигают свои кандидатуры, а если нет желающих, то выдвигают самых достойных.
Главное ошарашить людей, поставить их в такие условия, когда невыполнение просьбы ставит их в положение трусов и политических деятелей, не способных ни к какой активной деятельности.
Это выступление перед анархистами мне, конечно, наши товарищи припомнят, ещё приплетут батьку Махно с крестьянскими армиями. Сам пойду с группой. Так или иначе, отзовут меня за передаваемые девять цифр и скормят червям где-нибудь в лагере на Колыме и Станислав не поможет. Да и помогать не будет, чтобы не усугубить своё и моё положение.
— Я выдвигаю сам себя, — крикнул я. — Кто ещё выдвигает себя или кто выдвинет самых храбрых?
Выдвинули четырёх человек. Со мной получается пять человек. Достаточная разведгруппа. Повёл на позиции. Объект — кто-то, кто будет проходить между позициями и передовым охранением. А проходить будет либо сержант, либо офицер для проверки боевого охранения. Мы будем тревожить одиночной стрельбой пулемётную точку боевого охранения. Те будут постреливать. Эта активность привлечёт внимание командиров, пошлют кого-то из офицеров разбираться, а мы тут как тут, берём его и волоком к себе. Всё просто как сама жизнь.
Повёл группу в тыл, позанимались захватом военнопленного, связыванием его и транспортировкой на себе. Помучались, но тяжело в ученье, легко в бою.
— Кто боится идти на дело, — спрашиваю я.
Все молчат. Кто же признается в том, что боится?
— Кто будет вести беспокоящий огонь, — спрашиваю комбата.
— Есть у меня один снайпер, француз, — сказал командир, — придумал насадку из фосфора на мушку и на прицельную планку для стрельбы ночью, как только кто-то стрельнёт, он винтовку туда наводит, ждёт следующего выстрела и стреляет сам. Всегда попадает.
— Откуда ты знаешь, что попадает, — спросил я.
— Если после выстрела орут благим матом, то, значит, попал в кого-нибудь, — ухмыльнулся командир.
— Давай его сюда, — сказал я.
На командный пункт прибыл боец во французском стальном шлеме, в серой шинельке, слегка побритый с какой-то винтовкой на плече. Можно
— Что это за винтовка, — спросил я по-французски.
— Ли-Энфильд, мсье, — ответил боец.
— Чем же она лучше других? Винтовка Маузера намного удобнее, — поинтересовался я.
— Эта стреляет почти на три километра, — ответил боец.
— Молодец, — сказал я, — как твоё имя?
— Зовите меня просто, Дон, — улыбнулся солдат.
— Это ваш дворянский титул, — не понял я.
— Нет, это имя, — сказал снайпер.
Глава 11
— Неужели это он? Чёрт меня дёрнул идти в разведку? Я мог бы и не ходить. Моё дело — научить людей и помочь в организации, а не самому воевать. Но наши лётчики воюют. И танкисты воюют, — успокаивал я себя. — И меня сегодня Бог будет хранить.
— Ты русский, — спросил я по-русски.
Боец на какое-то мгновение замер, потом ответил по-русски:
— Да, я русский, а вам какое до этого дело?
— Дон, дождись меня из разведки, дело на сто тысяч, — попросил я его. — Хорошо?
— Ладно, — вздохнул он, — дождусь.
Всё было так, как перед отъездом в отпуск. Уже собраны вещи. Куплены билеты, заказано такси и вдруг возникает оперативная необходимость, требующая твоего присутствия на рабочем месте от силы три часа. Люди военные, служившие в строевых частях, это понимают и хорошо представляют. Как всегда, три часа растягиваются на четыре, идёт спешка, опоздание накладывается на опоздание, самолёт улетает без тебя, тебе выплачивают неполную стоимость билета. Те, кто вызвал тебя на работу, умывают руки, а покажи приказ, что мы тебя вызывали на работу? А? Нет приказа и нет компенсации. Одним словом, весь отпуск насмарку, состояние истерическое. Поэтому и выполняется золотое военное правило: через час после получения отпускного билета вы должны быть в ста километрах от места расположения части и прибывать из отпуска за час до установленного срока.
Так и у меня. Я наполовину выполнил задание. Нашёл человека. Правду сказать, это он сам нашёлся. Нужно проводить завершающее мероприятие, а тут ночной поиск. Не ходить нельзя, трусость в окопах не прощают. Хотя и не первый выход к вражеским окопам, но предательская жилка на бедре левой ноги отчаянно дёргается. Мне кажется, что, несмотря на мой спокойный вид, все видят эту дёргающуюся жилку и понимающе опускают глаза. Успокойся. Никто эту жилку не видит, кроме тебя самого. Прижми её рукой или прикажи ей не дёргаться. Что на роду написано, то и случится. А если что-то и случится, то и спрашивать будет не с кого. Эта мысль меня успокоила совершенно и где-то около полуночи мы поползли к окопам боевого охранения фалангистов.
Расстояние между окопами метров триста. Охранение выставляется метров на сто вперёд, чтобы услышать передвижение противника и в случае чего завязать бой, предупредив отдыхающие части.
Ползти нам метров двести пятьдесят. Неискушённому человеку, который двухсотметровку видел только на соревнованиях легкоатлетов, расстояние покажется небольшим. Оно и нам днём казалось совершенно небольшим, но ночью, когда слышен каждый звук, когда не светит луна, это расстояние становится огромным. Мы ползли минут сорок до того места, где можно схватить человека, проходящего от окопов к боевому охранению и обратно. Только мы заняли позицию, как одного из наших стало тошнить. Оно и понятно, от страха и не то бывает.