Личный убийца
Шрифт:
Решетников выключил магнитофон:
— Дальше о другом. Узнали голос?
— Сволочь, прости Господи! Какая же все-таки сволочь! — с трудом пошевелила губами Люсьена.
Решетников достал из кармана визитную карточку с золотым тиснением «Шериф»:
— Можете мне позвонить или приехать. Даю вам слово, что не использую ваше признание против вас. Но я не исключаю, что Богданович через того же адвоката Рознера или кого-то еще постарается доказать, что ваши звонки довели Киру до самоубийства. Вы не докажете, что ложились в клинику по указанию Рознера, а он докажет, что вы вымогали у него деньги.
Она спрятала визитку в нагрудный карман на блузке, застегнула пуговичку и, забыв проститься, вышла из машины.
Вернувшись домой за
Теперь он лег и стал думать о Кате и ее дочке Леночке, и о своем Ванечке тоже. Вот если бы он женился на Кате, то Леночка и Ванечка стали бы братом и сестрой. И не надо было бы отдавать его больше в детский дом. Потом мысль о Леночке постепенно отступила, он стал думать, что, когда вся эта галиматья кончится и они найдут Рудинскую, нужно встретиться с прежней своей женой Машей и уговорить ее отдать Ванечку насовсем… Все равно ведь не ходит к нему, только звонит воспитательнице интерната…
И с тем он уснул. Но сон был тревожным, с пробуждениями. Ему все грезился стакан на скатерти, продвигающийся сам по себе к краю стола. Как только стакан дополз до края и норовил упасть, Решетников просыпался.
В комнате висели настенные электронные часы. Тихонечко щелкала секундная стрелка. Она напоминала Решетникову о времени, которого оставалось все меньше и меньше, а звонки и визиты Рудинских участились. Ни Столетник, ни он, ни Валя Александров не могли сказать на все сто процентов, что исчезновение Рудинской связано с делом Богдановича. Связь эта просматривалась разве что в публикации о партии «Власть и порядок». Они с Каменевым узнали об этом, еще когда Женька был где-то в Австралии или Испании, на второй день работы по поручению Киры.
А Кира тогда уже лежала мертвой у себя на даче…
Он вспомнил день, когда обнаружил ее. Прошло немногим более недели, а казалось, это было так давно… Вспомнил свою первую встречу с Кокориным, Каменева, который примчался на подмогу, нервничал, курил, сидя в машине и наматывая на палец какую-то толстую леску…
Он снова прослушал пленку с допросом Богдановича — все, что касалось их с Кирой поездки на дачу в Малаховку двадцать первого апреля.
«А зачем ему понадобилось распиливать старую притворную планку? — задумался. — Старую… Какую старую-то, ежели даче всего четыре года? И зачем менять старую на новую? Планка, она чтоб щель прикрыть, так? Дверь открывается наружу, значит, планка — изнутри. А в пристройке полно дров. Сухих, смолистых…»
Он встал, прошлепал босыми ногами на кухню, закурил «Дымок». Попил водицы из-под крана. Что-то вдруг проскочило в глубине подсознания, что-то очень интересное, забавное даже и полезное, что могло бы сдвинуть это дело с мертвой точки. Но вот что — забыл. Пришло и ушло в одно мгновение.
Он курил, сидя на кухне в одних трусах. Восстанавливал всю цепочку событий (уже в который раз!): Богдановичи сидят у камина, горят обрезки планки, бумага, огонь… О чем они говорили-то, что делали там? Кира сказала Глаголевой, что должны привезти саженцы. А Богданович категорически это отверг на допросе у Кокорина. А может быть, кто-то позвонил ей домой и под предлогом разгрузки саженцев (ведь измеряла она что-то шагами, и сам Богданович этого не отрицает)… выманил ее на дачу?
Тогда убийца должен был поджидать уже там. Он или его сообщник… Стоп! Ведь о саженцах она знала за день или за два до того, как уехал Богданович? Не вдруг же ей предложили саженцы? Тогда… тогда она непременно должна была посоветоваться с ним. Почему же он говорит, что никогда не слышал от нее о саженцах. Значит, он врет? Врет, врет, определенно врет!
Викентий пошел в ванную, стал бриться, умываться, нисколько не думая
«А как же убийца сумел пройти на дачу, что его никто не видел? — думал он все это время. — Ни Глаголиха, которая живет там постоянно, ни Рябов, ближайший сосед. А может быть, неизвестный пробрался на дачу Богдановичей ночью?.. Стекло в мансарде было на месте, это уже я знаю — пришлось отковыривать замазку ножом, засохшую, старую; дверь отпирала своими ключами Кира — она тоже заметила бы, если бы кто-то сломал замки. И экспертиза подтвердила: никто не ломал. Тогда что же получается? Богданович отдал свои ключи убийце? Когда?.. Или, побывав накануне с Кирой, что-то подготовил для осуществления своего замысла? Что?.. Сосед Ребров сказал: пилил, стучал, дверь была открыта. Она ходила по лужайке перед фасадом и вымеряла шагами…»
Решетников выехал за Кольцевую и нажал на газ. Глаза уже слепило восходящее солнце. По обочинам стоял низенький парок от росы.
«Интересно, можно ли пройти на дачу Богдановичей незамеченным?» — вопрос этот выкристаллизовывался, пока Викентий не пришел к выводу, что именно в поиске ответа на него и выехал ни свет, ни заря.
Он понимал, что и Женька, и Валерия, и Валя Александров, и Протопопов Юра, и много-много других людей недосыпают, экономят каждую минуту, чтобы поскорее выйти на след Нины Рудинской; понимал, что каждая минута оплачивается теряющими здоровье Натальей Андреевной и Валентином Валентиновичем, и раз Женька пожертвовал им, детективом Решетниковым, поручив довести дело Богдановича до конца, раз на него сделал ставку следователь Кокорин, он просто не имеет права спать, не имеет права не отрабатывать шестидесяти долларов в час, а значит, доллара каждую минуту, поделить на всех сотрудников — по двадцать пять центов на каждого… Не имеет права не отрабатывать своих двадцать пять центов! Каждую минуту!.. Хотя дело было, конечно, не в деньгах, а в Рудинской, упаси Бог кому бы то ни было оказаться на месте ее родителей!
Он остановился у развилки; асфальтированная двухполосная дорога тянулась вдоль фасадов дач, а песчаная, поросшая травой, уходила вниз, к реке. Между берегом в низине и дачами наверху чернели свежевспаханные огороды. Перед тропинкой вдоль самой кромки берега росли кусты смородины, служившие изгородью со стороны реки. Если пойти по этой тропинке, то можно дойти до самой дачи Богдановичей. И даже никем не замеченным — не только потому, что был ранний час и дачники еще спали, но и потому, что на реку выходили глухие стены довольно однотипных домов, лишь кое-где окошки летних кухонь и жилых пристроек глядели на берег, да и то в большинстве сейчас (а тогда и подавно) были они закрыты ставнями или задернутыми занавесками.
Решетников шел по тропинке, инстинктивно пригибаясь, и думал о том, что, если бы ему выпало построить дачу в Малаховке, он непременно бы развернул ее к безликой улице задом, а к воде передом.
С востока пролетел набирающий высоту самолет.
Викентий дошел до того места, откуда виднелась дача Богдановичей. Строения слева и справа точно так же зияли окошками нежилых мансард, в которых отражалось солнце. Слышалось, как кто-то спозаранку качает рычаг колонки, набирая воду в гулкое ведро. Очень далеко прогремел товарный состав, ближе прошелестел легковой автомобиль. Решетников повернулся к реке спиной и начал стометровое восхождение к знакомой пристройке. Пока его никто не окликал и никто не попадал в его поле зрения. Приблизившись наконец к дому, он осмотрелся, обогнул его (в доме слева никто еще не жил, и ставни, так же, как в доме Богдановича, были закрыты).